Елена Арсеньева - Мода на умных жен

– С Николаем Кибальчичем?! – ахнула Алена, мигом вспомнив, какое лицо стало у Алексея, когда он увидел в ее руках книгу о Кибальчиче.

– Видите ли, Васнецов был убежденный монархист, даже конституционные реформы считал дьявольским наваждением, ну и, конечно, Кибальчич с его воззрениями казался Виктору Михайловичу сущим исчадием ада, – пояснила Майя.

Алена кивнула. Наверняка Алексей знал об открытии Ларисы. Почему же он ничего не сказал Алене, когда говорили о «Ковре»? Почему так усердно отрицал, что бредил именно этой картиной? Почему так напрягся, когда увидел в ее руках книгу о Кибальчиче?

Письма, письма…

Письма! А что, если у нее в сумке лежит одно из таких старых писем, касающихся «Ковра-самолета»? Ну да, Николай Дмитриевич именно так и рассказывал: «В книге той, в «Язычестве древних славян», лежал листок… письмо. Я его, к стыду своему, прочитал. Извинением мне может послужить лишь то, что и адресат сего письма, и автор его давным-давно уже умерли – оно принадлежит, судя по дате, к восьмидесятому году позапрошлого века. Очень любопытный документ. Я наслаждался, его читая… как будто с помощью некоей машины времени заглянул сквозь тьму веков…»

Посмотреть письмо сейчас? Показать Майе? Объяснить, что раньше оно лежало в одной из книг, принадлежащих Ларисе?

Алена не успела решить, что делать: в кармане жакета Майи зазвонил мобильный телефон. Это был, слава Богу, не приевшийся за последнее время Пьяцолла, а старый добрый Моцарт с его незамысловатым «Турецким маршем».

Майя вздрогнула, воровато оглянулась на мигом сунувшуюся в зал бдительную хранительницу, послала ей извиняющуюся улыбку. Та кивнула – мол, своим можно! – однако Алену окинула таким взором, что она мигом поняла: чужим – нельзя, ни-ни, ни за что!

– Алло? – поднесла Майя трубку к уху – и лицо ее мигом изменилось почти неузнаваемо: сморщилось, побледнело, из глаз так и хлынули слезы.

– Что? – пробормотала она. – Что вы говорите?! Да нет, этого не может быть! Как же…

И зарыдала, не сдерживаясь, почти в голос, неуклюже вытирая слезы рукой с зажатым в ней мобильником.

– Майя, что случилось?! – хором воскликнули насмерть перепуганные Алена и хранительница, но Майя какое-то время только качала головой, закрыв глаза и судорожно всхлипывая. Не сразу, далеко не сразу смогла она справиться с голосом и вымолвить:

– Мне срочно нужно к директору. Это она звонила. Срочно нужно.

– Да что случилось-то? – снова воскликнула хранительница, но Майя только покачала головой, продолжая одной рукой сжимать мобильник, а другой вцепившись в Аленин рукав, и так крепко, словно знала: если выпустит эту опору, то упадет.

Ну что ж, Алена не возражала послужить опорой, ведь совершенно ясно было: случилось что-то в самом деле ужасное. Но что?

– В нашем музее, – вдруг пробормотала Майя, словно услышав ее невысказанный вопрос, – в нашем музее творится нечто странное. Нет, страшное! У нас был один шофер… впрочем, вы его не знали… Он под Новый год покончил с собой.

Алена искоса взглянула на нее, но промолчала. Хранительница кивнула:

– Да, Севочка, бедный!

– А теперь… – Майя чуть не задохнулась от нового приступа рыдания. – Сегодня, буквально вот только что, покончила с собой одна женщина, сотрудница нашего музея… Тамара Семенова! Она вчера попала в психиатрическую лечебницу… Помните, директриса мне говорила на крыльце, вы как раз рядом стояли…

Алена кивнула.

Тамара! Теперь и она… Что же происходит, а?!

– Боже мой! – всплеснула руками хранительница и тоже залилась слезами.

Реакция женщины была понятна, однако горе ее сейчас показалось Алене до такой степени ненужным, несвоевременным, что она сердито махнула на нее рукой. Хранительница почему-то сочла ее жест приказом исчезнуть и в самом деле исчезла – бросилась в соседний зал.

Может, обиделась? Но Алене было совершенно не до нее.

Майя тоже сделала движение выйти, но Алена схватила ее за плечи и в буквальном смысле слова прижала к стене.

– Погодите-ка! – выкрикнула она и довольно бесцеремонно тряхнула Майю. – Погодите. Сева, Тамара… Но ведь и вам тоже хотелось покончить с собой! Помните? Почему?

Майя уставилась на нее огромными, черными, утонувшими в слезах глазами:

– Почему? Я не знаю, не помню. Но откуда вы знаете?

– Неважно, – резко бросила Алена. – Я знаю, что вы хотели покончить с собой, чтобы не уничтожить картину – вот эту картину, «Ковер-самолет», чтобы ей не повредить! Ну, вспоминаете?