Елена Арсеньева - Злая жена (Андрей Боголюбский)

Эта история, как и вообще всё на свете, началась именно с любви: пылкой, страстной, неудержимой — и запретной. Впрочем, запретная любовь всегда бывает только пылкой, страстной и неудержимой, ибо нет ничего слаще запретного плода, что было известно еще праотцам нашим.

Было известно и знаменитому князю Юрию Долгорукому, основателю Москвы.

Кстати, на самом деле — коли уж строго следовать букве истории — основал столицу России вовсе не он. И если рассматривать в качестве основателя человека, который первым поселился на том или ином месте, тогда нужно назвать не князя Юрия, а боярина Кучку. Таково было его «родимое», то есть данное при рождении, имя, а вовсе не фамилия, как принято считать. Потому что во всех исторических документах дети его зовутся Кучковичи, а не Степановичи. Видимо, Степаном был Кучка окрещен уже в достаточно зрелые годы. Подобные чудеса случались на Руси, особенно на ее севере, не вполне еще охваченном христианским угаром. В любом случае — христианские и «родимые» имена еще долго будут мирно уживаться вместе. Навскидку можно вспомнить хотя бы воинственных иноков Александра-Пересвета и Родиона-Ослябю, а также мрачного Малюту Скуратова, которого «официально» именовали Григорием Ефимовичем Скуратовым-Бельским.

Но мы несколько отвлеклись.

Строго говоря, и Кучка был не первый обитатель будущей столицы Руси: славянские племена селились тут задолго до него. На Москве-реке, в районе современного Коломенского, располагалось так называемое Дьяковское городище. Стояли славянские селения и на месте Нескучного сада, в районе Самотеки, по берегам Неглинки. Однако история начинает именной отсчет со Степана Кучки.

Был он богат, и очень может статься, что Кучкой стал зваться именно потому, что предок его собирал «в кучку» свое добро, в числе которого было недвижимое имущество: «красные села» по реке Москве — Воробьево, Высоцкое, Кудрино, Сущево… А может быть, сей предок был рачительным хозяином, ибо по-старославянски «куча» — дом. Впрочем, это не суть важно.

Сей Кучка был не просто так боярином-помещиком, а суздальским тысяцким. [1] Тысяцкий — военный предводитель городского ополчения на Руси до XV в. Он находился в прямом подчинении у князя суздальского Юрия Долгорукого. А младший сын Владимира Мономаха, в летописях, как правило, называемый на скандинавский и старорусский лад Гюрги, был славен не только храбростью и воинскими подвигами. Он был великий жизне— и женолюб.

Жизнелюбие его выражалось во многих пирушках, которые он проводил, «ночи играя на скомонех и пия со дружиною», по выражению летописца. «Скомони» — это дудки, гудки. А слово «женолюбие» в расшифровке не нуждается. И среди множества жен, которыми обладал любвеобильный Гюрги, была одна, которая надолго привлекла к себе его, выражаясь языком классиков, непостоянное сердце.

Ее звали Ульяновна. Вот так, без имени, и вошла она в историю. Ведь замужних женщин принято было называть по отчеству — для солидности. Именно поэтому всем отлично известно отчество супруги злополучного князя Игоря — Ярославна, — но мало кому знакомо ее имя: Евфросинья.

Так или иначе, но Гюрги крепко любил ту самую Ульяновну. Настолько крепко, что пользовался любой возможностью повидаться с ней. В изложении В. Татищева, автора знаменитой «Русской истории», выглядело это так: «Юрий, хотя имел княгиню, любви достойную, и ее любил, но при том многих жен подданных часто навещал и с ними более, нежели с княгиней, веселился, ночи, сквозь музыку проигрывая и пия, препровождал, чем многие вельможи его оскорблялись, а младые, последуя более своему уму, нежели благочестному старейших наставлению, в том ему советом и делом служили. Между всеми полюбовницами жена тысяцкого суздальского Кучки наиболее им владела, он все по ее хотению делал».

Но, как ни велики были «хотение» Ульяновны и власть князя над своими подданными, а все-таки боярин Кучка изрядно мешал им обоим своим присутствием. И пусть он порою навещал свои владения, но все же рано или поздно возвращался. И в «служебные командировки» (существовало же нечто подобное и в то время, хоть и называлось, конечно, иначе!) его не удавалось посылать так часто, как мечталось Долгорукому.

Гюрги злобился на судьбу, разлучавшую его с возлюбленной, досадуя, что все выходит точно по пословице: «Жене глава муж, а мужу — князь, а князю — Бог». С Богом Гюрги обходился по-свойски — делал вид, что знать не знает ту из его заповедей, которая гласит: «Не прелюбодействуй!» А вот муж — Кучка — по-прежнему оставался главой своей жене. И хоть князь считался, в свою очередь, главой мужа, а все же не мог устранить его со своего пути. Ах, кабы война какая-нибудь случилась, что ли! Тогда Кучка вместе со своей тысячей отправился бы в поход и был бы устранен надолго, а если повезет, то и навсегда (ведь на войне, случается, убивают!).