Елена Арсеньева - Отражение в мутной воде

Тина вздрогнула. Почему-то при этом слове из памяти выплыло изможденное мужское лицо. Яркие бирюзовые глаза без признаков жизни. Бледные сухие губы крепко сжаты. «Русский герой» – золотится надпись на черных ленточках бескозырки…

О господи, да ведь это «юный нахимовец» из Лувра, которому ажан сказал: «Рок, тэ туа!» Наверное, это его прозвище. Тина нахмурилась. Странно. Прежде она ни разу не встречала этого человека, совершенно точно не встречала. Но вдруг поняла, что знает: его фамилия Рокотов. Вот откуда такое прозвище. А зовут Геннадий. Имя, конечно, для иностранцев непроизносимое, тем более для тех отвратительных типов, которые вились вокруг Рока. У них у всех такие же мертвые, неподвижные глаза. А у некоторых глаза вовсе закрыты, и не понять, живы эти люди или мертвы. Все они вповалку лежат на матрасах, на циновках, грязных, почерневших… Вокруг – полутьма. Под потолком светится единственная лампочка, да и та горит вполнакала. Уродливые тени мечутся по стенам, по потолку, когда кто-то из этих людей начинает шевелиться.

Это Рок. Геннадий Рокотов. Он шарит по полу в поисках шприца. Как трясутся его руки! Но при этом хватает сил перетянуть руку повыше локтя жгутом и ввести иглу во вздувшуюся вену. Движение точное, безошибочное. Еще бы – длительная практика! Ведь на руке живого места нет – сплошной синяк.

С блаженным выражением на лице Рок откинулся на свою подстилку. Веки прикрылись, губы крепко сжались. Он видит сон… Но откуда Тина знает, что этот сон – и счастье, и кошмар одновременно? Счастье – потому, что в этом сне Рок совсем другой: молоденький, не старше двадцати, волосы лежат пышной русой волной, на обветренном лице – румянец… Но весь он, с головы до ног, припорошен мелкой каменной крошкой. Пули ударяют в камень, выбивая каменное крошево. Все десять человек, которые еще стреляют, посерели от пыли. И те, кто недвижим, тоже укрыты этим серым саваном. Серая мгла витает в воздухе: саван готов и для остальных. Вот откуда смертная тоска: Рок знает, что не выйдет из этого ущелья. Никто из них, еще живых, не уйдет отсюда. Это место называется Ущелье тысячи воинов. С незапамятных времен бились здесь за перевал. Ведь кто владеет перевалом, тот владеет и этими горами. Сколько людей полегло здесь! Не из костей ли, припорошенных каменной пылью, сложены отроги скал? Не потому ли так напоминают они фигуры всадников на боевых конях? И вовсе не причуды ветра сделали их такими, а вековая память?

Спящий Рок задергался, будто тело его прошила пулеметная очередь, и слезы просочились из-под морщинистых век.

Ему слышится гул канонады, а на самом деле это чьи-то тяжелые шаги наверху. Там кабачок и зал для игры в кегли, а в подвале… Лампочка раскачивается на шнуре, пляшет, бросая неровные отсветы, и лица полуспящих-полумертвых людей кажутся еще более уродливыми.

«Зачем я остался жив? – думает Рок. – Зачем мы все живы? Грязь, смрад… Кто заплачет, кто вообще вспомнит об этих людях, если однажды смерть выметет нас отсюда, как выметают струей огнемета чумных крыс?»

– …Наркоманы, проститутки, носители СПИДа, гомики, насильники – я вымету их, как выметают струей огнемета чумных крыс! – раздается чей-то голос.

И Тина видит высокого, крепкого человека с тяжелыми чертами и уверенным взглядом. В глазах рябит от микрофонов, протянутых к его лицу. Где бы ни остановился он во время своей поездки, его тотчас окружает орава журналистов. Подстерегают на каждом углу, что ли? Или в охране российского губернатора, внезапно сделавшегося очень модной политической фигурой, есть некто, прилежно информирующий прессу?

Тина смотрит на губернатора. Странное лицо. Даже не поймешь, отталкивающее или привлекательное.

Конечно, привлекательное – он привлекает силой и решительностью, убедительностью слов, срывающихся с этих четко очерченных губ.

Конечно, отталкивающее – отталкивает жестокой продуманностью речей, которые почему-то так нравятся всем вокруг. Он ведь призывает к убийствам, к массовым убийствам! Неужели никто не замечает этого?

Теперь Тина уже немного привыкла к этим крепким челюстям, твердому, чуть исподлобья взгляду, этому решительному выражению – и беспрестанно повторяющимся словам. Но в каком же она была шоке, когда впервые увидела его вблизи! После той потрясающей взаимной исповеди на холме Сакре-Кер они с Георгием возвращались в отель – и вдруг, весь в черном, полицейский вылетел в узкую улочку, и его мотоцикл замер как вкопанный, а сам он уперся в землю высоким сапогом, выбросив руку, останавливая поток машин. Георгий резко нажал на тормоз. Остановился и кортеж сверкающих машин. И тут откуда-то появились репортеры, замелькали микрофоны…