Елена Арсеньева - Прекрасна и очень опасна

– Виталий, а если мне понадобится снимок, ты мне его дашь?

– Без проблем, – кивнул Привалов. – Только не сейчас, конечно, его же печатать надо, это долгая история. Это уже тоже после праздников, лады?

Ничего себе – лады… А впрочем, даже хорошо, что он не может отдать снимок прямо сейчас. Иначе Майя только и делала бы, что вглядывалась бы в него: что там, ну что там, в ее легких?! И Олег…

Олег! Она совсем забыла о нем! Как скрыть от него? О господи…

– Виталий, – начала она осторожно. – А ты не мог бы сказать Олегу, что у меня все в порядке?

Виталий поднял на нее глаза.

Ох, какой усталый, измученный взгляд! Трогательно, конечно, что он из-за Майи так переживает. Она даже и не подозревала, что Привалов такой чувствительный человек. Интересно, он вообще не умеет скрывать свои чувства, что ли? Так расстроился, что все выболтал ей. Честное слово, ей сейчас было бы легче смотреть в равнодушные глаза профессионала, который выносит приговор, не дрогнув ни единым мускулом. Или откровенно врет…

Хотя, говорят, теперь есть такой закон, который обязывает врачей открывать больному истинный диагноз, и если человек обречен, не морочить ему голову, а лепить в глаза правду-матку: вам, дескать, гражданин (-нка), осталось месяц или два, если очень повезет. Может быть, если больной (-ная) обратится к какой-нибудь нетрадиционной медицине, найдет каких-то экстрасенсов или колдунов, то останется жив?..

Может быть…

Но, наверное, даже колдунов удастся найти тоже только после праздника!

– Олегу сказать, что все в порядке? – повторил Виталий тупо. – Да, конечно, я скажу… Нет, погоди! А с чего ты вообще взяла, что у тебя что-то не в порядке? Я тебе посоветовал элементарно обследоваться, только и всего. И не бери ничего в голову, понятно?

– Понятно, – криво усмехнулась Майя, пытаясь застегнуть пиджак и оставляя все эти бессмысленные глупости.

Повернулась к двери, заставила ноги сделать шаг и другой.

Ну, теперь самое трудное. Посмотреть на человека, которого она любит больше всего на свете, – и солгать, глядя ему в глаза…

А, подумаешь! В первый раз, что ли? Ведь, если прикинуть, она никогда не говорила Олегу всей правды о себе.

И только в одном ни разу не кривила душой – когда клялась ему в любви. Когда уверяла его, что так не любила никого и никогда.

Никого и никогда!

Со времени визита к Амнуэлю прошло довольно много времени, а Лида никак не могла надумать, что делать дальше. Впрочем, думать было особо некогда – одолела работа: Саныч гнал «Деревеньку», как лошадь на скачках, зная, что в июне актеры разъедутся со своими театрами на гастроли, спешил записать как можно больше выпусков. Кроме того, донимали какие-то дурацкие бытовые дела: ЖЭУ отключило на двое суток воду во всем доме, предупредив жильцов об этом событии неразборчиво нацарапанным объявлением ровно через полдня после свершившегося факта отключения; прохудилась прокладка в кране в ванной; начала барахлить газовая колонка; вдруг, после проливного дождя, отстали обои на потолке в комнате… Лида отчего-то из-за таких мелочей всегда расстраивалась: отвыкла от них за годы спокойной в коммунальном отношении жизни во Франции… С тоской вспоминала она аккуратные, отпечатанные на компьютере и за неделю до отключения воды развешанные объявления в доме, где жила в Париже. Что характерно, предупреждать-то французские коммунальщики предупреждали, а воду отключать, как правило, не отключали! Здесь все было наоборот. Приходилось теперь сидеть дома, ожидая то газовика, то слесаря, они опаздывали, а то и вовсе не приходили. Особенно слесарь заморочил голову! То он болел, то болел его напарник, то в каком-то доме была аварийная ситуация… Лиду звуки капающей воды могли довести до белого каления, они проникали, чудилось, сквозь все запертые двери, а вид тряпки, привязанной на кран, чтобы капли не капали, а стекали (маленькие хитрости большой психопатки, как называла этот способ Лида), чуть не вызвал у нее истерический припадок.

Наконец слесарь пришел – одетый почему-то в телогрейку и ушанку, несмотря на изрядно теплую погоду. Ростом он был около полутора метров, а впрочем, не исключено, что и меньше; взгляд маленьких выцветших глазок был безжизненный, будто у снулой рыбы. Посиневшее лицо малость свернуто набок, словно его носителя только недавно достали из петли и еще не успели вполне оживить. Да и с телом у него были какие-то проблемы: чудилось, на уровне плеч в него был вколочен крест, потому что, желая повернуть голову, слесарь поворачивался всем корпусом, широко размахнув руки для устойчивости и сметая все вокруг на пол.