Елена Арсеньева - Прекрасна и очень опасна

Проделал старший Башилов это и в самом деле очень ловко. Якобы наткнулся на собственный самострел, поставленный на медведя-шатуна, который той зимой шастал в окрестностях Талкана и отваживался даже подступать к окраинным улицам поселка. Ярослав едва с ума не сошел тогда от горя; вдобавок ко всему умерла от инфаркта мать, не перенеся этого кошмара: сначала публичного оскорбления мужа, затем его страшной смерти. Ярослав, для которого Талкан был родным домом, не уехал оттуда, а остался с бабушкой. Она заставила внука учиться дальше после десятилетки – поступить на заочное отделение юрфака. Однако когда Ярославу исполнилось двадцать и он уже вовсю работал в милиции (для поступления на заочное отделение юрфака нужен был профессиональный стаж), он получил письмо от старинного друга отца, жившего в Благовещенске. В письме была краткая записка, что он-де исполняет последнюю просьбу Максима Башилова, а также запечатанный конверт. На конверте значилось: «Сыну моему Ярославу Башилову. Передать после моей смерти», – а внутри лежало последнее письмо отца сыну.

Максим Ярославович (внука назвали в честь деда, погибшего на Курилах 25 августа 1945 года) признавался в том, что собирается покончить с собой, потому что не может ни очистить свое имя от грязных и несправедливых обвинений, ни жить с ними не может. Он не приводил в свою защиту никаких доводов, как если бы заранее был уверен, что все проверки, происшедшие после его смерти, докажут, что Максим Башилов не положил в свой карман ни копейки государственных средств. Просто начавшееся строительство было признано бесперспективным, финансирование постепенно прекратилось. Когда на партактиве Башилов разругался с первым секретарем райкома партии, который даже не пытался противостоять начавшемуся развалу строительства и махнул рукой на судьбы людей, приехавших в Талкан со всех концов страны, тот затаил на дерзкого энергетика не просто обиду, а мстительную ненависть. Вскоре, будучи по каким-то делам в Благовещенске, областной столице, он познакомился с корреспондентом «Известий» Мороковым и ничтоже сумняшеся выдал свою версию событий в Талкане, расквитавшись со своим противником по полной программе. А Морокову и в голову не пришло что-то проверить: эффектность материала совершенно затуманила ему голову. В то время борьба за экологию вдруг стала очень модной, а строительство Талканской ГЭС означало затопление огромных лесных массивов… И вот так все и случилось: ГЭС закрыли, Башилов лежал в могиле, а страна стремительно катилась к такому развалу, на фоне которого смерть какого-то человека с обостренным чувством чести была совсем незаметной.

Однако этим человеком был отец Ярослава…

Поскольку парень успел поработать во внутренних органах, он имел очень своеобразное понятие о справедливости. Именно эти годы в милиции укрепили его в старинном убеждении сибирских и дальневосточных варнаков: «Тайга – закон, медведь – хозяин». В тайге порядок устанавливает только тот, кто сильней – и кто выстрелит первым. Поскольку клеветник-секретарь к тому времени уже умер своей смертью, объектом мести Ярослава стал Мороков. Долгое время тот был в заграничной командировке, в Германии. Ну а когда приехал на месяц в отпуск в родные места, был в один душный весенний вечер убит пулей, которая неведомо откуда прилетела в форточку.

Совершенно как в той песне: «Вот пуля прилетела – и ага…»

Со времени смерти Максима Башилова прошло уже четыре года – никому и в голову не пришло увязать давнюю, забытую причину и только что свершившееся последствие. Ярослав благоразумно исчез с Дальнего Востока. Он доучивался в Новосибирске, поработал там, потом перебрался в Нижний Новгород. Всегда хотел жить на большой реке, и если заказан был путь на берега родимого Амура-батюшки (не только из соображений благоразумия и осторожности – просто слишком многое там было обагрено кровью!), то почему не поселиться на берегах Волги-матушки? Город ему очень понравился, он познакомился с Лолой и начал подумывать о семье…

Ярослав даже сам не подозревал, настолько изувечила его душу месть Морокову. Теперь он подспудно считал себя вправе убивать – «Тайга – закон!» – и даже не заколебался, когда двинул расправляться с предполагаемыми насильниками невесты. Однако отнюдь не Лида открыла ему глаза на кошмарность ситуации. Он вдруг сам впервые задумался о том, что поступил с этими парнями совершенно так же, как Мороков поступил с его отцом. Ведь журналист фактически был орудием в руках первого секретаря райкома. Вернее сказать, орудием стало его непомерное тщеславие и профессиональная небрежность. Так же и он, Ярослав, стал орудием в руках Лолы. После стрельбы на улице Полтавской повезло ему не сесть в тюрьму только чудом. Надо было или изменить свое захватническое (он сам подобрал именно это слово) отношение к жизни, или… или приготовиться к тому, что когда-нибудь на него просто наденут наручники и упрячут за решетку. Но не этой жизни хотел для него отец!