Дженис Хадсон - Неподвластные времени

Предчувствие расставания, преддверие разлуки было в этих словах. Харпер хотел было возразить, но не сумел — это могло действительно стать для них прощанием. Он внезапно почувствовал себя чудовищно старым, усталым — похожим на выгоревшее изнутри дерево. Ей нужен был мужчина с юным сердцем, способным любить. Харперу мучительно захотелось, чтобы он оказался именно таким — и одновременно стало страшно, что он-то совсем не такой.

Но он не мог ответить ей «нет». Харпер слишком страстно хотел ее, чтобы отказать ей в ее желании. Касаться ее, держать ее в объятиях, вдыхать запах ее кожи, ее волос — от всего этого у него перехватывало дыхание и кровь начинала бешено стучать в висках.

— Я так хочу тебя, что не знаю, сумею ли дойти наверх…

Анни прижалась к нему с тихим стоном:

— Тогда останемся здесь.

Харпер почувствовал, как огонь разливается по всему его телу; дрожащими губами он все повторял и повторял ее имя.

— Боже… что ты только со мной делаешь…

«Тогда почему же ты оставляешь меня?» — безмолвный крик возник в душе Анни; но Харпер закрыл ей рот поцелуем — и не было больше слов, и не было ничего, кроме безумного всепоглощающего желания. Непослушными пальцами она принялась расстегивать его рубашку, ее руки наконец заскользили по его горячему крепкому телу, она чувствовала, как трепещут и напрягаются его мышцы. Внутри ее нарастало новое ощущение силы. У нее кружилась голова — она заставила этого человека дрожать от страсти. Изнемогая от нетерпения проверить свою новую силу и приникнуть к нему, чтобы никогда уже не разлучаться, Анни провела рукой по груди, животу, задержавшись на ширинке джинсов.

С мучительным стоном Харпер повалился на колени на ковер, потянув ее за собой. Она была словно сгусток яростного живого пламени в его руках, и он горел заживо в этом пламени. Он с дрожью подумал было, что лучше бы прекратить все это, но тут ее ловкие, тонкие пальцы расстегнули «молнию» на его джинсах, и он окончательно потерял голову.

Харпер стянул с нее джинсы и перекатился на спину, прижимая Анни к себе и непрерывно целуя, молясь, чтобы этот поцелуй длился вечно.

Она прижималась к нему, извивалась, сводя его с ума своими движениями, и, наконец, оседлала его, оторвавшись от его рта и откинувшись назад. Она приняла его в себя, и он задохнулся от накатившей страсти.

— О Анни!

На ней все еще была тенниска, скрывавшая красивую грудь. Он сорвал с нее тенниску, отшвырнул в сторону. Она, нагая и прекрасная, возвышалась над ним, осыпанная блестящими росинками пота… Этого было достаточно, чтобы сойти с ума.

Харпер двигался в ускоряющемся ритме, крепко держа ее за талию. Она застонала. Ее стон был признаком того, что их наслаждение было обоюдным и одинаково сильным. Харпер притянул ее к себе, ловя ртом ее сосок. Он был груб и неистов. Он припал к соску, точно изнемогая от голода — да он и вправду изнемогал. Голод, который она разжигала в нем, требовал немедленного утоления.

Харпер стиснул ее бедра, призывая ее двигаться в едином ритме, мощном и неудержимом, пока одновременный взрыв эмоций не оглушил обоих. Она крепче сжала его пальцы и запрокинула голову. Слова, которые Анни не смела произнести, когда они занимались любовью в прошлый раз, теперь неудержимо рвались с ее губ, снова и снова, без всякого стыда, и тело ее билось в конвульсиях страсти.

Ее страстные восклицания словно подстегивали Харпера. Ее горячие нежные глубины сжимали его с такой силой, что он тоже хрипло выкрикнул — не то ее имя, не то проклятие; крик зародился у него в груди и вынес его на ту грань облегчения, которая доставляла одновременно блаженство и муку, восторг и печаль.

Ее голова лежала на груди Харпера. Она была счастлива — и обессилена настолько, что не могла даже пошевелиться, только лежать, закрыв глаза, чувствуя, как рука Харпера скользит по ее спине.

Анни медленно обретала ясность мыслей — и это ей вовсе не нравилось. Ей не хотелось думать ни о чем — ни о прошлом, ни о будущем. Она могла только чувствовать, только вдыхать его запах, замереть в его объятиях. Но мысль о том, что, по всей вероятности, это последняя ночь, которую они проводят вместе, возвращалась к ней. Завтра Харпер отправится в рейд, и если все пройдет так, как они думают, если они узнают правду о смерти Майка, больше у него не будет причин оставаться на ферме.

Ее глаза наполнились слезами, но она сумела сдержать их. Он говорил, что ждет от нее честности, — но Анни не могла, не хотела показывать ему свою печаль. Тем более теперь, когда он и без того вскоре должен был покинуть ее. У нее не было никакого способа, чтобы удержать его. Оставалось только надеяться и молиться, что он успел привязаться к ней и скоро захочет вернуться.