Юна-Мари Паркер: Под покровом тайны

Быстро спустившись вниз, Мэделин с радостным чувством взобралась на высокий табурет и взглянула на свои полотна, наслаждаясь редкой минутой. Так было далеко не всегда. Порой, когда картины не получались, она ужасно расстраивалась и злилась. Лица с написанных ранее портретов насмешливо смотрели на нее, как бы говоря: «Твой талант достиг пика, когда ты изображала нас! Посмотри, какую дрянь создаешь теперь! Ты совсем не можешь писать, мошенница!» Их голоса непрерывно звучали в голове, зарождая в ней сомнения. Бледная от злости, с выражением муки в глазах, Мэделин хватала с палитры скребок и начинала скоблить холст, на который только что наносила краски, уничтожая свои промахи. Она не могла ни минуты терпеть эту мазню, а в голове звучал вопрос: «Неужели я не могу писать сегодня так, как вчера? Неужели мой талант иссяк, испарился, оставил меня и я похожа на ребенка с первой в жизни коробкой красок?» Затем она начинала неистово работать, отчаянно стремясь воскресить прошлое, когда ее посещало вдохновение. Она трудилась так самозабвенно, что в конце концов голова начинала раскалываться, а лицо превращалось в напряженную маску. Постепенно Мэделин становилась все более уверенной, и портрет оживал, обретая подлинное сходство с оригиналом. Только после этого она могла позволить себе покинуть студию поздно вечером, не оглядываясь назад. Нерешительность и неуверенность были побеждены. Однако новый взгляд на свою работу мог опять породить их, и она не осмеливалась рисковать. Дома Карл мог утешить и успокоить ее своей нежностью, пониманием и поддержкой, делая менее болезненными переживания от неудачи.

Но сегодня день казался совсем другим. Настроение Мэделин было светлым, как солнечные лучи на полу студии и на холстах, вставленных в рамы и готовых к отправке в галерею «Мидас». Звуки рахманиновской музыки наполняли студию радостью, и Мэделин полной грудью вдыхала воздух летнего дня. Она почти чувствовала сладость успеха, хотя испытывала необычайное волнение при мысли о предстоящей выставке. Ее охватывал благоговейный страх от собственной дерзости. Впрочем, это была идея ее отца.

– Мэделин, – сказал Джейк, когда она и Карл обедали с ним как-то вечером, – тебе необходимо приобрести известность. Как ты собираешься получать заказы, если никто не знает, что ты превосходная портретистка? Ты должна устроить выставку, чтобы привлечь заказчиков.

После долгих раздумий Мэделин решилась на это, хотя ее артистическая натура противилась подобным уловкам. Однако отец был деловым человеком, Карл тоже, и если она рассчитывает стать популярной, необходимо усвоить более прагматичный подход к искусству и последовать их советам.

Мэделин взяла палитру и начала уверенно смешивать краски: ярко-желтую с темно-красной, голубовато-зеленую с коричневато-желтой и с берлинской лазурью. Названия многих цветов звучали для нее как звуки музыки, вызывая мысли о таинственных, экзотических местах. Вероятно, где-то есть огненное озеро, по цвету напоминающее темно-красную марену. А над Берлином, наверное, всегда ярко-лазурное небо. Коричневато-желтый цвет вызывал в воображении скорее всего песок на пляжах Италии…

Поглощенная миром красок и фантазий, Мэделин напряженно работала над фоном портрета Дастина Хоффмана, наслаждаясь тем фактом, что ей удалось уловить сущность самого актера, а не тех героев, которых он играл и благодаря которым стал таким знаменитым. Увлеченная работой, она не замечала времени и сначала даже не услышала телефонный звонок. Наконец она взяла трубку. Послышался щелчок, свидетельствующий о трансатлантической связи, затем знакомый голос с истинно английским произношением.

– Мэдди? Это ты? Ты работаешь? О, надеюсь, я не оторвала тебя?

Звонкий, полный восторга голос вызвал у Мэделин улыбку.

– Джесика! Рада слышать тебя. Как ты поживаешь?

– Очень хорошо, дорогая. Я звоню по поводу открытия твоей выставки.

– Надеюсь, ты приедешь?

– Меня ничто не удержит, Мэдди!

– Так в чем же дело? – Мэделин знала Джесику Маккен с той поры, когда им обеим было по восемь лет, и хотя они не часто виделись, при встрече вели себя так, будто расстались только вчера. Они познакомились в школе леди Идеи, когда в 1970 году Джейка назначили управляющим в филиал «Центрального Манхэттенского банка» на Ломбард-стрит. Он забрал Мэделин и ее няню с собой в Англию, и два года они жили в Олбени на улице Пиккадилли.

– Я не могу приехать в Нью-Йорк за несколько дней до открытия выставки, – пояснила Джесика. – Это ужасно, не правда ли? Но я все-таки выберусь вовремя.