Луанн Райс - Дитя лета

– Что случилось, Роуз? – встревожился он.

– Ничего, я справлюсь, – успокоила она его. – Вот, смотрите.

– Не торопись, подожди, пока не почувствуешь, что готова, родная, – предупредила мама.

Взрослые столпились вокруг, и Роуз подвинулась на край кровати. Спустила ноги вниз и пальцами ног дотянулась до тапочек. Пол показался твердым-твердым. Роуз не хотела говорить об этом маме, но ее долго пошатывало, как на палубе «Текумзеи II» во время празднования дня рождения. Корабль то вздымался, то нырял носом, раскачивался из стороны в сторону, – кругом. Роуз почувствовала легкую тошноту; она знала, что это от прежнего недостатка кислорода.

Но сейчас ощущения были совсем иные. Спустя полсуток после операции ей было в десятки, сотни, тысячи раз лучше, чем бывало прежде. Она глубоко вздохнула и ощутила, как распахнулись легкие, возвращая ей силы.

– Я себя чувствую хорошо, – сказала она.

Все улыбнулись, а мама взяла ее за руку и спросила:

– Ну, тогда пойдем?

Роуз кивнула, но не двинулась с места. Она чего-то выжидала, глядя на них.

– Что, Роуз? – спросил доктор Нил.

Тогда она протянула ему руку в ожидании, когда он возьмется за нее. Он продел пальцы в ее ладошку, и Роуз дала понять, что вот теперь она по-настоящему готова. Первые шаги они делали все вместе – она, мама и доктор Нил. Сначала по отделению, вокруг сестринского пункта. Роуз заметила, что и раньше бывала в этом отделении, причем доктор Нил и тогда тоже был с ними.

В это отделение пускали только членов семьи. Роуз довольно улыбнулась, опустив голову и спрятав лицо; она боялась, что все сразу заметят, как она счастлива. Она привыкла к тому, что все девять лет ей приходилось постоянно, ежеминутно следить за сердцем, чтобы не дать ему разорваться. А теперь, крепко держась за руки, она позволила себе надеяться, что все трудности остались позади.

Выйдя из больницы, Лили и Лаэм направились к бухте Бостона. Они сократили расстояние, пройдя мимо Фэньюэл-Холл, и вышли к причалу. Наслаждаясь летним вечером, люди неторопливо прогуливались взад и вперед, но Лили и Лаэму просто не терпелось подышать морем, почувствовать соленый аромат дома.

Лаэм прихватил с собой бинокль, чтобы можно было пройти взглядом по далекой глади воды в поисках Нэнни. Но она никогда не подходила близко к берегу, а плавала в пространствах где-нибудь за островами залива.

Поздно вечером, надышавшись морским бризом, они возвращались в гостиницу. Опустив голову, Лили напряженно глядела на камень мостовой. Ей так много хотелось сказать Лаэму, но она стеснялась дать волю словам, точно язык у нее скрутили толстой веревкой. Сегодня он ни разу не взял ее за руку, даже во время прогулки.

– Забавная штука – жизнь, – произнес он, шагая рядом.

– В каком смысле?

– Кажется, ты знаешь, что для тебя является наилучшим, самым правильным, и вдруг происходит что-то такое, что напрочь опрокидывает твои представления и планы.

О чем ты? – спросила Лили. Может, он думает о пропавшем лете? Он так от многого отказался, чтобы быль с Лили и Роуз; и теперь, наверное, начинает жалеть о потерянном времени, отнятом у работы, у исследований.

– Казалось бы, происходит что-то плохое, а потом выясняется, что это что-то… хорошее.

Она с любопытством склонила голову, стараясь понять, что он имел в виду, но он продолжал шагать молча. Расстояние между ними казалось огромным, однако Лили не решалась сократить его; а вдруг ему это не нужно.

– Я подумал про акулу, – продолжал он после некоторого молчания.

– Насколько мне известно, ничего хорошего общение с ней не дало: вы потеряли Коннора, ты и сам пострадал. Не станешь же ты притворяться, что подобное зло обернулось чем-то добрым.

Он не ответил.

Лили взглянула на его волнистые, каштановые волосы с проблесками седины в лучах света уличных фонарей. Голубые глаза были печальны.

Добравшись до гостиницы, которая помещалась прямо за больницей, они вошли в лифт. Кабина отсчитывала этажи, а Лили не знала, что сказать. Она жила на четырнадцатом этаже, Лаэм – на шестнадцатом. Когда дверца открылась на четырнадцатом, он посмотрел на нее и сказал:

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – сказала Лили.

Она вошла в свой номер взволнованная и подавленная. Не потому, что он за всю прогулку ни раза не коснулся ее, а потому что вид у него был очень озабоченный и потому что в ответ на его реплику об акуле она не успокоила, не утешила его.

Ее мучили угрызения совести. Она взволнованно ходила по комнате и размышляла. Ей так досталось от мужа, что пошатнулась ее вера в добро. Она пожертвовала всем, бросив его. Словно проглотила айсберг. Постепенно этот лед замораживал ее, добираясь до каждой клетки, пока вся она не стала и твердой и ломкой. Со временем она научилась владеть собой: всегда оставаться непреклонной, никогда не подпускать близко к себе мужчин. Единственными ее друзьями были вышивальщицы «Нанук». Но Лаэм….