Нора Робертс - Я, опять я и еще раз я

— Про голодных вы ведь придумали, да?

— Это не я придумала, это, по-моему, он кое-что придумал. Ни один врач не может практиковать свыше пятидесяти лет и ни разу не проколоться. Нет, на него тоже подавали в суд за неправильное лечение, но количество таких исков гораздо ниже среднестатистического. Гораздо ниже, чем можно было ожидать в его сфере медицинской практики.

— По-моему, вы культивируете в душе предубеждение, Даллас. Я не ошибаюсь?

— Никакого предубеждения против Него у меня нет. Просто мне кажется, что все это туфта. В пластической хирургии иски сами собой вырастают как из-под земли, а в его практике их практически нет. Мертвый штиль. Не могу найти ни пятнышка в его биографии. Никаких связей с политиками и высокопоставленными людьми, которые могли бы оправдать заказ на его устранение. В его прошлом не было ни азартных игр, ни шлюх, ни наркоты, ни приставаний к пациенткам. Ничего!

— Бывают же просто хорошие люди.

— Такие хорошие отращивают крылышки и нимб над головой. — Ева постучала по дискам с файлами. — Там наверняка что-то есть. У каждого свои глубоко запрятанные тайны.

— Мне нравится ваш цинизм, шеф.

— А знаешь, что любопытно? Он был законным опекуном девочки, которая стала женой его сына. Ее мать, тоже врач, была убита во время волнений в Африке. Хансен, ее отец, художник, бросил семью вскоре после рождения Авриль. Впоследствии он был убит каким-то ревнивым мужем в Париже.

— Сколько трагедий на одну семью!

— То-то и оно. — Ева остановила машину перед городским особняком в Верхнем Уэст-Сайде, где младший Айкон обитал со своей семьей. — Есть над чем задуматься.

— Бывает, трагедии преследуют одну семью на протяжении поколений.

— Ты, помнится, в юности хипповала, Пибоди. Разве хиппи верят в карму?

— Конечно. — Пибоди вышла на тротуар. — Просто мы называем это космическим равновесием. — Она поднялась по ступенькам крыльца к старинной массивной двери. — Прямо дворец, — сказала она, ощупывая резную древесину, пока система охраны спрашивала их о цели визита.

— Лейтенант Даллас, детектив Пибоди. — Ева поднесла свой жетон к «глазку» сканера. — Департамент полиции Нью-Йорка. Мы хотим поговорить с доктором Айконом.

— Прошу подождать минуту, — раздалось в ответ.

Йен Макнаб, ас электронного отдела, был сожителем Пибоди и большой любовью всей ее жизни.

— Можешь его бросить и сменить на богатого доктора, — предложила Ева.

— Нет, не могу. Слишком сильно я люблю его тощую задницу. Смотрите, что он мне подарил. — Пибоди сунула руку за пазуху и вытащила кулон в виде трилистника.

— С чего это он?

— Чтобы отметить окончание физиотерапии и полное выздоровление после ранения при исполнении служебных обязанностей. Он говорит, что этот талисман оградит меня от новых ранений.

— Бронежилет оградил бы тебя еще лучше. — Увидев, что Пибоди уже готова надуться, Ева вспомнила, что партнерство, как дружба, налагает определенные обязанности. — Красивый, — добавила она, взяв в ладонь маленький талисман и поднося его к глазам. — Очень мило с его стороны.

— Макнаб всегда на высоте. — Пибоди заправила трилистник обратно за ворот рубашки. — А знаете, мне вроде как теплее становится, когда я его ношу.

Ева вспомнила о бриллианте величиной с детский кулачок. Она чувствовала себя глупо, ей было неловко, но ей тоже становилось теплее. Во всяком случае, с тех пор, как она привыкла к его весу.

Не к физическому весу, призналась она себе, к эмоциональному. Ей потребовалось время, чтобы привыкнуть к весу любовного талисмана.

Дверь открылась. Женщина с портрета стояла в дверном проеме, сноп золотистого света падал на нее сзади. Даже вспухшие от слез глаза не могли испортить ее невероятную красоту.

— Простите, что заставила вас ждать, да еще под дождем. — Ее голос соответствовал внешности — мелодичный и богатый обертонами, хотя и приглушенный горем. — Я Авриль Айкон. Входите, прошу вас.

Она отступила в вестибюль, освещенный хрустальным канделябром. В каждой хрустальной подвеске играл мягкий золотистый свет.

— Мой муж наверху, он отдыхает… наконец-то. Мне очень не хотелось бы его беспокоить.

— Нам очень жаль, что приходится тревожить вас в такой трудный час, — сказала Ева.

— Но… — Авриль с трудом заставила себя улыбнуться. — Я понимаю. Мои дети дома. Мы взяли их из школы, привезли домой. Я была с ними наверху. Им тоже очень тяжело, нам всем тяжело. — Она прижала руку к сердцу. — Вас не затруднит подняться на второй этаж? На первом мы принимаем гостей, но, мне кажется, это не подходящий случай.