Дмитрий Вересов - Аслан и Людмила

— Ну вот. Смотри! — Она вышла из ванной и повертела перед Костиком-Сашей своим шаром.

— Класс! — сказал он с одобрением. И встал. — Ну, мне пора.

И уже в дверях, прощаясь, он отдал ей в руки стодолларовую купюру, взял пакет с ее косой и сказал:

— Скальп я забираю. А вообще — мальчики по вызову круглосуточно и бесплатно. 01 и 02. Запиши. Целую!

Она закрыла за ним дверь и прислонилась к ней спиной. Первый пункт программы с треском провалился. Зато второй был осуществлен. И тут вдруг до нее дошло. Глядя на деньги зажатые в кулаке, она подумала: «Я продаю себя за деньги? Я продажная женщина? Так кто же здесь кого купил?»

Как всегда не вовремя позвонил Юра Шамис…

На обеде у великого князя Михаила Александровича, командира Туземной кавказской конной дивизии или, как ее коротко называли, Дикой дивизии обычно присутствовали начальник штаба Юзефович Яков Давидович, в обязательном порядке, адъютанты, командиры бригад и полков, а также служившие здесь высокородные особы: французский и персидский принцы, польский князь, итальянские маркизы. Редко гостями были офицеры помладше. Но сегодня впервые великий князь при гласил в гости рядового.

Горец лет двадцати шести — двадцати восьми, сидя среди командного состава дивизии, заметно смущался. Когда же к нему подошел старый лакей великого князя, едва не перевернул ему поднос от растерянности. Великому князю это очень понравилось. Сам он был на редкость застенчивым человеком, несмотря на происхождение и титул, краснел при разговоре, терялся в обществе. Другое дело на коне, на поле брани. В бою, мчась на белом скакуне впереди всей своей конной орды, он чувствовал себя совершенно на месте. Так проявлялась под пулями житейская слабость его характера, оборачивалась совершенно противоположной стороной.

Джигиты Дикой дивизии обожали своего командира за кавказское простодушие и удаль абрека. Разумеется, им льстило, что «их Михаиле» — брат самого государя, хотя и полуопальный. Кавказский характер вообще склонен к чинопочитанию.

Великий князь в походе останавливался обычно в небольших, но чистых домиках. Занимал две комнаты: одну использовал под спальню и кабинет, другую — под столовую. В этой последней за длинным столом, покрытой белоснежной скатертью, предметом особенной гордости старого лакея, Михаил Александрович и давал сегодня обед, если можно так выразиться про простую походную трапезу.

— Вот, господа, — сказал Михаил Александрович, краснея от внутреннего усилия произносить первую фразу, — пригласил сегодня за наш стол моего спасителя — рядового Чеченского полка Аслана…

— Аслан Мидоев, Ваше Императорское Высочество, — вскочил на ноги чеченец.

— Садись, Аслан Мидоев. Ты, конечно, получишь крест от Государя за спасение командира. Но я хотел бы отблагодарить лично от себя. Любезный, не сочти за труд…

Великий князь кивнул адъютанту. Тот вышел в соседнее помещение и вернулся, неся в руках белую бурку и шашку, богато украшенную серебром. Михаил Александрович вышел из-за стола взял подарки и подошел к Аслану, тот вскочил на ноги, испытывая первый раз в жизни такое волнение.

— Это та самая бурка, которую я вчера сбросил у реки. Думал коню помочь. Носи вот, джигит. Шашка еще отменная. Не Гурда, конечно, но хорошего, знающего мастера. Помни, Аслан, меня и вчерашний бой. Ведь сшибли бы меня австрияки, если бы не ты…

— Сколько просил, умолял Ваше Императорское Высочество не выскакивать вперед, — заговорил укоризненно начальник штаба Юзефович. — Матушке царице же в Киеве клятву давал, что не отпущу вас от себя ни на шаг. А вы опять за свое! Под пулеметы — впереди всех, на обрыв взбираться — опять же первым. Вы мне покажите еще такого командира дивизии, чтобы так не берегся! Куда только смотрел ротмистр Бичерахов? Вот уж всыплю я ему по первое число за вчерашний конвой. Ваше Императорское Высочество, как хотите, а в следующий бой я к вам еще пятерых приставлю, а будете упорствовать — и десятерых…

Михаил Александрович в этот момент обратил внимание, что его спаситель стоит растерянно с его дарами и не знает, что делать. Этикета он, конечно, не знает, устава никогда в глаза не видел. Зачем его джигитам устав? Но в этих, не видевших устава, глазах — слезы от избытка хороших чувств. Простой, чистосердечный народ! Готов за него жизнь положить! Великий князь обнял чеченца и поцеловал его троекратно по-русски.