Сьюзен Джонсон - Мой дерзкий герой

Некоторое.

Потому что перед ней по-прежнему куча счетов, которые ей, судя по ничтожному остатку на ее чековой книжке, вряд ли удастся оплатить. И как бы она ни распределяла цифры в своем блокноте в два столбика, как бы ни переставляла их местами, значительный бюджетный дефицит как был, так и оставался. Проклятие. Где, спрашивается, та волшебная курица вуду, которая несет золотые яйца, когда она нужна просто позарез? Или горшок с золотом у подножия радуги, [1]в который она верила в детстве? И от лотерейных билетов никакого толку: не сошлась ни одна цифра, хотя на этой неделе Касси выбросила на них целых двадцать баксов. Ну где же предел невезению?

Поскольку от кровожадных планов пришлось отказаться как от неосуществимых и тем более – тут уж и говорить нечего – противозаконных, а финансовые затруднения казались такими непреодолимыми, что без большого пузырька прозака [2]не обойтись, Касси обратилась к единственно верному, испытанному годами и доступному утешению в ее мире, полетевшем в тартарары.

Оторвавшись от карточного стола, служившего ей письменным, кухонным и компьютерным одновременно, она заскользила в своих мягких тапочках в виде сумчатых дьяволов по великолепному кленовому паркету, открыла дверцу морозилки, страстно надеясь, что там еще осталось сливочно-шоколадное мороженое «Роки роуд» с карамелью, буквально нашпигованное орехами. Уж оно-то поможет ей пережить так подкосивший ее кризис доверия.

Вот оно, родное, точно Дева Мария, явившаяся детям в Фатиме (от заиндевевшего контейнера вроде бы даже исходило какое-то слабое сияние), эквивалент совершенной любви, вечной дружбы и Божьей милости в виде цилиндра.

Из морозилки на Касси смотрела одна, последняя пинта домашнего мороженого Эдны Мей.

Кто его знает, а может, правду говорят, что нет худа без добра.

Когда несколько минут спустя раздался телефонный звонок, Касси заколебалась, не зная, что делать – то ли, махнув на него рукой, выковырять последний покрытый шоколадом миндальный орех из зефира на дне контейнера, то ли все-таки взять трубку. Она внимательно посмотрела на высветившийся на определителе номер. Есть люди, которые не выдержали бы конкуренции с миндалем в шоколаде.

Но только не Лив! Касси бросилась к телефону.

– Куда ты пропала? – крикнула она. – Я всю ночь пыталась тебе дозвониться! Чуть с ума не сошла! Ты не оставила сообщения на автоответчике! Из-за тебя я только что умяла целую пинту мороженого «Роки роуд»!

– Я в Мемфисе, жду обратного стыковочного рейса. Шеф позвонил и сказал, что заболел, так что сегодня утром я должна была вылететь в Атланту, чтобы подменить его на переговорах. И нечего сваливать на меня вину за свое обжорство, сама прекрасно знаешь: во всем виноват Джей.

– Да ты просто экстрасенс.

– Тут не нужно быть никаким экстрасенсом. Я уже достаточно наслушалась твоих жалоб на несчастную семейную жизнь, и каждый раз, как у тебя что-то идет наперекосяк, ты налегаешь на мороженое. Очень советую тебе пойти на склад и скупить там сразу весь запас «Роки роуд».

– Только не напоминай о деньгах. Я просто раздавлена. Мне нужна жилетка, в которую можно поплакаться.

– Валяй, плачься. Рассказывай, что Джей натворил на сей раз.

– Оставил мне ну совсем мало денег, вот что он натворил.

– Он тебе их вообще не оставил. Ты была чересчур великодушна. Разве я тебе не говорила, что при разводе все средства хороши, можно и за глотку взять? – Лив специализировалась в трудовом законодательстве, но в прошлом году сама прошла через развод и понимала, о чем говорит Касси.

– Да знаю я, знаю. Но как быть, если мне хотелось все сделать по справедливости?

Лив фыркнула:

– Это ты о ком? О Джее, что ли? Очнись! Да он и слова такого не знает. Даже если б этим словом его треснуть по башке, как его любимой клюшкой для гольфа, он и тогда не понял бы его значения.

Касси вздохнула:

– К тому же не хотелось быть ему обязанной.

– Будто он это заметил бы.

– Зато его невеста-малолетка могла заметить, а мне что-то не хочется выглядеть в глазах дочки миллионера склочницей. Называй меня, как хочешь – чокнутой или размазней (второе, пожалуй, будет вернее), но хуже, чем быть брошенной ради молоденькой девчонки, ничего не придумаешь. Я после этого чувствую себя старухой, а ведь я еще не старуха.

– Ну разумеется, нет, черт побери! Если бы ты была старой, то выходит, и я старуха, а какая может быть старость в тридцать два года?