Л Хилтон: Госпожа

Вернулась мама уже трезвой. Наверное, проблевалась и умылась. Меня совсем сбило с толку, что в руках у нее был пакет с покупками: сосиски, апельсиновый сок и банка фасоли, которая, казалось, вот-вот взорвется. Я видела пакет на фоне ее джинсов в прихожей. Она с кем-то разговаривала — «Пойду поставлю чайник», — а потом я услышала голос нашей соседки Мэнди, которая иногда красила маму по дружбе, пританцовывая под «Радио-1» в одноразовых перчатках, с упаковкой «Клерол» в одной руке и бутылкой вина в другой.

— Джуди, ты чего в темноте сидишь? С тобой все в порядке? — спросила мама легкомысленно и с удивлением в голосе.

Я не могла сдвинуться с места. Попыталась, но ноги затекли, потом я еще раз попробовала встать, держа Кэтрин на руках, но споткнулась. Мама с озабоченным видом заглянула в ванную. Вода, наверное, уже остыла, но миндалем пахло до сих пор.

— Джуди, ты где? — крикнула она и включила свет в гостиной.

— Мам? — откликнулась я, прикрывая полотенцем Кэтрин.

И тут мама закричала. Но за секунду до этого она посмотрела на меня, и я сразу все поняла. Я на нее похожа, тоже сообразительная. Мэнди здесь не для того, чтобы помочь нам, маме просто нужны свидетели.

Потом вошла Мэнди, тоже закричала, серый мутный туман, скрывавший личико моей мертвой сестренки, взорвался светом и шумом, потом завыли сирены, пришли люди в форме, кто-то поставил чайник, Мэнди продолжала рыдать.

— Давайте поможем ей встать!

— Ну же, любимая.

— Она описалась!

— Давай, милая, потихоньку!

— Она в шоке, — повторял кто-то голосом Мэнди, — в шоке!

Мама обняла меня, я стала задыхаться и отбиваться, они забрали у меня Кэтрин, положили ее на носилки, а мама обняла меня так крепко, как никогда раньше, ее тоже трясло, но она сжимала меня так сильно, что я не могла говорить, уткнувшись лицом ей в живот, в котором когда-то была моя сестренка.

— Ты ни в чем не виновата, Джудит, ни в чем не виновата!

А потом я сказала им, что плохо помню, что произошло. Социальный работник, полицейская и психолог все время спрашивали меня, была ли мама дома, когда я пришла из школы, и я сказала, что была. Мне было двенадцать лет, она не имела права уходить, говорили они. Они спрашивали, купала ли я сестренку. Я сказала, что купала. Слишком много масла налила в воду, наверное, пролила на пол и поскользнулась. Я сказала, что после этого больше ничего не помню. Я часто смотрела с мамой сериалы и прекрасно знала, что такое травма. Мозг просто блокирует ту информацию, которая представляет для тебя опасность. Я знала, почему мама так поступила. Ее бы посадили в тюрьму, а меня отдали бы в детский дом. И посреди всех этих допросов, тестов, соседей на похоронах, открыток и букетов иногда я думала, что, возможно, и правда во всем виновата только я. Я же не сразу пошла в ванную, потому что слишком испугалась.

«Она не виновата», — повторяла мама, и все говорили ей, какая она сильная, и спрашивали, как ее самочувствие. Муниципалитет дал ей другую квартиру в другом районе, потому что теперь нам уже не нужна была еще одна комната, а мне пришлось перейти в другую школу. Только вот о нашей истории рассказали по радио, двоюродная сестра кого-то из моих новых одноклассников ходила в мою старую школу, и уже через неделю все обо всем знали. Мальчишки стали креститься, когда я проходила мимо них в коридоре, как будто я была вампиром.

Психолог спросила меня, ревновала ли я маму к сестре. К моей сестре, с глазенками, похожими на влажные от росы цветы!

— Масло? — переспросил да Сильва, глядя на меня с терпением и любопытством, и тут я поняла, что все это время молчала.

— Пожалуйста, помогите мне, — прошептала я, — я не знаю, что вам нужно.

— Два года назад в Риме вы убили мужчину, известного вам под именем Кэмерона Фицпатрика, это так?

— Да.

— Потом вы взяли картину, которую тот пытался продать, и перепродали ее другому человеку, которого вы знали под именем Монкада. Так?

— Да.

— Через некоторое время Монкада был убит в Париже. Полагаю, вы при этом присутствовали, так?

— Да.

— С тех пор вы живете здесь под… как это по-английски? Чужим именем?

— Да.

— Почему вы убили Элвина Спенсера?

Все мои реакции притупились, я пребывала в состоянии фуги, но этот вопрос заставил меня встрепенуться. Тут что-то не так! Почему он ведет допрос один? Почему не спрашивает про Рено, своего напарника и сослуживца? У него есть все: улики, признание, подозреваемая задержана. Почему он до сих пор не надел на меня наручники?