Анна Дубчак: Крюк, или Анданте для одной молодой женщины, двух мертвых бабочек и нескольких мужчин

Стемнело. Парк погрузился в сиреневую мглу, запахло кострами из сухих листьев, свежей водой, розами; верхушки тополей стали напоминать густые чернильные лужицы.

– Мне холодно, Сизов, – сказала Ольга. – Я замерзла и хочу домой.

– Тебе нельзя сейчас домой.

– Почему?

– Ты не вернула пряжку и туфельку.

– Хорошо. Только ты не бросай меня, ладно? Сизов, мне правда холодно и страшно… Я хочу домой. Меня там ждут и ищут, я это чувствую.

– Ты же только сейчас говорила, что тебя там никто не ждет и что ты не хочешь возвращаться…

– Ты измучил меня… Мне холодно… Уменя туфли промокли… Ой, смотри, молоко вытекло из пакетов. И редиска рассыпалась по дну лодки. Кошмар! Сколько же меня не было дома? И салат, наверно, весь в молоке, а банка с джемом… Сизов, ты здесь?

– Да, я с тобой.

– Помогли мне выбраться из парка, будь другом… Я ничего не понимаю – работаю веслами уже добрых пять минут, а лодка стоит на месте…

– Помолчи немного, – предложил он. Итут Ольга услышала со стороны маленького полуострова, на котором горело ярко освещенное летнее кафе, знакомую мелодию. На этот раз ее исполняли на саксофоне, гитарах и барабане.

– Бред какой-то, это же Моцарт! Что они сделали с музыкой? Они же исказили ее до неузнаваемости! И как они вообще узнали об ее существовании? Ведь ты же сказал, что он написал это «Анданте» после своей смерти? Сизов, – гневно крикнула Ольга, – это твоя работа?

И бросила весла.

– Ты сошла с ума! Зачем бы я стал это делать?

Неожиданно лодка сама мягко заскользила по направлению к кафе. Огни на воде стали ярче, навстречу показалась другая, точно такая же лодка, в которой она увидела своих отца и мать. Они, еще совсем молодые, о чем-то тихо говорили, а маленькая девочка в клетчатом платьице с куклой на руках мирно посапывала во сне, уткнувшись личиком в мамино плечо. Лодка мягко коснулась борта; девочка в клетчатом платье встрепенулась во сне, но вновь опустила головку на родное плечо. Ольга, затаив дыхание, смотрела на своих родителей, не в силах произнести ни звука. Они, казалось, совершенно не замечали ее. Когда кукла Катя оказалась на уровне Ольгиной руки, ей ничего не оставалось, как достать крохотную туфельку и нацепить ее на съехавший набок кукольный носочек. После чего лодка неслышно отошла и заскользила дальше, к причалу. Родители, занятые созерцанием красоты вечернего пруда, исчезли, словно их и не бывало. Скрылось и красное клетчатое пятнышко, растворилось в пространстве и во времени…

– А ведь это была я… Я вспомнила этот вечер, дорогой мой Сизов. Папа купил мне тогда много мороженого, и я схватила ангину. Мне потом удаляли налеты на гландах деревянной палочкой, смазанной какой-то гадостью. Сизов, ты слышишь меня?

«Анданте» между тем набирало силу. Его уже с трудом можно было распознать в хаосе бездарных, диких импровизаций, делавших гениальную музыку воем изголодавшихся животных в зверинце. Хотя даже в этом звуковом кошмаре угадывались бравшие за душу интонации, от которых по-прежнему хотелось то полететь над водой, то вообще перенестись в совершенно другой мир…

Лодка подплыла к берегу. Забыв про тяжелую сумку и молоко, которое к тому времени уже залило все дно лодки, Ольга вышла неподалеку от кафе и села под куст, чтобы привести в порядок мысли.

– Подожди, не торопи меня, я что-то совсем запуталась, – сказала она своему постоянному спутнику и обхватила голову руками. – Скажи одно: зачем все это было? Зачем?

– Ведь тебе этого не хватало. Каждый человек должен хотя бы один раз прожить день так, как он этого хочет – встретиться со своим прошлым, подумать о настоящем и будущем, увидеть себя с высоты птичьего полета… Вот ты, например, видишь ли ты сейчас себя с высоты птичьего полета?

Ольга на минуту задумалась. Да, она прекрасно видела себя, дрожащую от холода, в ледяном парчовом платье под кустом боярышника. Видела свои ноги, утопающие в прохладной густой траве, и склоненную голову… Да, она себя видела, но что дальше? Что изменится в ее жизни после этого чудесного путешествия по Той Стороне Жизни? И какая именно ее грань предстала ей сегодня? В каком измерении находится она сейчас с этим потрясающим Сизовым и каким образом сюда еще раз вернуться? Как сохранить себя такой, какая она есть в той, нормальной жизни?

– Сизов, ты меня скоро бросишь?

– Никогда, – уверенно и твердо сказал Сизов.

– Знаешь, если бы ты всегда был рядом со мной, мне больше ничего и не надо… И еще: почему ты именно Сизов, а не Туманов или Прозрачнов? Почему у тебя такая бледная и неинтересная фамилия?