Линда Ховард: Сердцеед

- Все, что вам нужно сделать, это прекратить свои игры и перестать притворяться, что вам не понравилось то, что сейчас происходило между нами.

Мишель сделала вид, что не слышит его слов.

- Если вам нужна немедленная выплата кредита, я должна буду продать оставшийся скот, чтобы выручить деньги, но мне хотелось бы избежать этого. Я рассчитываю продать скот, чтобы держать ранчо на плаву. Я могу продать часть земли, чтобы достать деньги, но это, конечно, займет больше времени. Я не могу обещать деньги даже через шесть месяцев, это зависит от того, как быстро я смогу найти покупателя.

Мишель задержала дыхание, ожидая его ответ. Продажа части земли была единственной возможностью, которую она видела, но это зависело от того, готов ли он ждать. Рафферти медленно выпрямился, его темные брови, сошлись на переносице, словно она опять разозлила его.

- Стоп, детка, давай еще раз по порядку. Что ты имела в виду, сказав «ранчо на плаву»? Ранчо больше нет.

- Вы ошибаетесь.

В голосе Мишель звучало отчаянное упрямство. – У меня все еще осталось немного скота.

- Где?

Джон не верил ей, это было очевидно.

- На южном пастбище. Забор с восточной стороны нуждается в ремонте, и я не могу…

Мишель запнулась, увидев, как его лицо темнеет от гнева. Почему это его так разозлило? Их земли граничат главным образом на севере, и его табунам ничего не угрожает.

- Хм, а можно еще вопрос? – Спросил Джон, еще больше свирепея. – Кто, интересно знать, работает с этим стадом?

Вот оно что. Он не верит ей, потому что знает: на ранчо не осталось ни одного наемного работника. Мишель вздернула подбородок, бросив на него гордый вызывающий взгляд.

- Я.

Конечно, он не ожидал от нее такого. По мнению Рафферти, меньше всего Мишель была приспособлена к работе на ранчо. Джон провел по ней взглядом, сверху донизу, и его брови, удивленно поднялись. Она понимала, что он видит преднамеренно созданный сегодня образ «Золотой девочки». Ногти на руках и ногах покрыты светло сиреневым лаком, белые сандалии на высоких каблуках, белые льняные штаны и белую шелковую рубашку, влажную, после их объятий. Неожиданно Мишель поняла, что ее одежда по-настоящему мокрая, и против воли краска залила ее лицо. Но она не позволит ему заметить ее смущение, подбородок Мишель задрался еще выше, и она с вызовом посмотрела на него.

- Отлично, - сказал Джон, растягивая слова. – А теперь я хочу посмотреть на ваши руки.

Руки Мишель инстинктивно сжались в кулаки, ее взгляд впился в Рафферти.

- Зачем?

Он двигался слишком быстро, и прежде чем Мишель успела отскочить, поймал ее запястья и притянул их к себе. Она отступила, отстраняясь, чтобы избежать его прикосновений, но он просто разжал ее руку, открыл ее пальцы, и повернул к свету. Его лицо было бесстрастным, в течение минуты, пока он разглядывал ее. Потом он схватил другую руку, и тоже внимательно осмотрел. Он нежно провел подушечками пальцев по царапинам и вздувшимся натертым мозолям. Губы Мишель были упрямо сжаты, лицо выражало безразличие к происходящему. Она не стыдилась своих рук, работа неизбежно оставляет не слишком красивые следы на человеческой плоти. Тяжелый труд был для нее благом, помогая забыть гораздо более болезненные раны. И все же, ей было больно оттого, что Джон увидел следы этого труда. Он словно раздел ее донага, заглянул в самую душу. Ей не хотелось, чтобы хоть кто-то так много знал о ней, ей был не нужен его неизвестно откуда взявшийся интерес к ее персоне. Ей не нужна жалость, и меньше всего она хотела, чтобы Джон Рафферти изменил свое мнение о ней.

Сейчас он пристально изучал ее, потемневший взгляд долго скользил по застывшему лицу и упрямо вздернутому подбородку. Все инстинкты самосохранения в голове Мишель отчаянно били тревогу. Слишком поздно! Возможно, слишком поздно стало с того момента, когда он ступил на ранчо Кэботов. Мишель с самого начала ощутила в нем напряженное ожидание, которое он до поры контролировал, но она приняла это за его обычную враждебность. Рафферти не привык ждать женщину, которую хотел, а Мишель ускользала от него в течение десяти лет. Единственное время, когда она была по настоящему неуязвимой перед его чарами, было время ее короткого брака. Да и расстояние между Филадельфией и центральной Флоридой измерялось не только в милях: это было расстояние между совершенно разными образами жизни, положением в обществе. Но теперь Мишель вернулась в пределы досягаемости, и на сей раз, она уязвима. Она одинока, сломлена, и она должна ему сто тысяч долларов. Он, вероятно, ожидал, что это будет легко.