Маргерит Дюрас - Матрос с Гибралтара

Я плохо слушал, что она говорила. Я смотрел, как она говорит, а это было совсем другое дело. И все, что отражалось у меня в глазах, она прекрасно видела.

– Понимаешь, – говорила она, – в таких портовых городах у полицейских куда больше хлопот, пусть даже их самих больше и они безжалостней, чем в любом другом месте. Они следят только за теми, кто пытается удрать, а остальные пусть себе живут как хотят, им лень, им до них и дела нет.

Матросы слушали ее немного удивленно. Но в общем и целом были с ней вполне согласны.

– Да что говорить, – заметил один из них, – в Тулоне они цепляются к тебе куда меньше, чем в Париже.

– И потом, – проговорила она, – разве не чувствуешь себя спокойней, когда у тебя под боком море? Я имею в виду, в известных обстоятельствах.

Она явно хотела заставить меня высказать на этот счет мое собственное суждение.

– Когда у тебя нет семьи, – продолжила она, – нет сундуков с барахлом, нет документов, нет дома, когда не знаешь, куда себя деть, даже наоборот, когда у тебя нет никакой уверенности в завтрашнем дне, которой так кичатся добропорядочные граждане, и когда тебе нелегко перемещать с места на место даже себя самого, – где же, как не на морском берегу, ты будешь чувствовать себя в наибольшей безопасности? Или на море…

– Так оно и есть, – согласился я, – даже если ты и не убийца.

И рассмеялся. Она тоже. Потом к нам присоединились и матросы.

– Даже в том случае, – едва слышно добавил я, – когда у тебя слишком много денег и ты не знаешь, куда их девать.

Она снова расхохоталась.

– Да, даже в этом случае, – согласилась она.

– И потом, – сказал один из матросов, – когда ты в Марселе, ты уже почти что в Диего.

– Нанялся помощником кочегара на первый же грузовой корабль, который отплывает в ту сторону, – добавил другой, – вот и все дела.

– Ведь недаром говорят, – заметила она, – что главное преимущество портовых городов как раз в том, что из них можно быстро удрать. Летом в портах бывает много туристов. А что они, спрашивается, о портах знают? Набережную, может, пару-тройку злачных мест, да и то не всегда.

– Ну а ты, – смеясь, поинтересовался я, – со всем своим богатым опытом по части преступной жизни, что, интересно, увидела там ты?

– То, чего обычно не видит никто, – ответила она, – крошечные улочки – кулисы, созданные для того, чтобы скрываться. Правда… – Она заколебалась. – Правда, мне слишком часто мерещились там обманчивые тени…

– Ну и что?

– Теперь я больше не схожу на берег. Яхта все та же, сменилось только название. К чему мне выходить в город? Ведь яхту-то нельзя не заметить, ее видно лучше, чем меня, разве не так?

– Что и говорить, уж она-то сразу бросается в глаза, – подтвердил я.

Один из матросов включил радио. Какой-то дурной джаз.

– Ты не хочешь немножко сыру?

Я встал и пошел за ним. Она тоже встала.

– Мне больше не хочется говорить, – сказала она.

– Пора бы тебе, – напомнил я, – показать мне мою каюту.

Она перестала есть и посмотрела на меня. Я продолжал жевать.

– Ну, конечно, – мягко согласилась она, – сейчас я тебя провожу.

– Я еще не наелся, – возразил я, – пойду возьму какой-нибудь фрукт.

Она не стала есть фрукты. А пошла и принесла два стакана вина.

– Скажи-ка…

Она снова наклонилась. Берет упал. Было уже поздно. Пора ложиться спать. Волосы у нее совсем растрепались.

– Что?

– Ты ведь любишь море, правда? Я хочу сказать… тебе здесь не хуже, чем где-нибудь в другом месте?

– Я не знаю моря, – рассмеявшись помимо своей воли, ответил я. – Но думаю, что я обязательно его полюблю.

Она улыбнулась.

– Пошли, – сказала она, – я провожу тебя в твою каюту.

Мы спустились на нижнюю палубу. На ют выходили двери шести кают. В четырех из них сейчас жили матросы. Она вошла в шестую с левого борта. Каюта была свободна, и, судя по всему, довольно давно. Там стояла одна койка, это была каюта, соседняя с ее. Зеркало потускнело. Весь умывальник покрылся слоем мелкой угольной пыли. Койка не была застелена.

– Она пока довольно часто пустует, – пояснила она.

Прислонилась спиной к двери и добавила:

– Почти всегда.

Я подошел к иллюминатору. Он смотрел прямо в море, а не на нижнюю палубу, как мне показалось сначала. Потом направился к умывальнику и открыл кран. Он поддался не сразу. Сперва вода потекла ржавая, потом посветлела. Ополоснул лицо. Кожа все еще болела. Это я так обгорел, пока спал под платаном, поджидая отправления поезда с Жаклин. Она следила за каждым моим движением.