Маргерит Дюрас - Матрос с Гибралтара

Случается и такое. Вопрос темперамента. Некоторые могут. А другим не по плечу.

Легран уставился на меня, окончательно сбитый с толку. В отличие от Эпаминондаса, когда он чего-то не понимал, лицо у него как-то искажалось и делалось совсем несимпатичным.

– Лучше уж улыбнуться, – посоветовала ему Анна. – Уверена, вам это простят. Впрочем, мы все равно никому не скажем.

Она была такая хорошенькая, что мне показалось, что он в конце концов сдастся и глянет на нее поприветливей. Но не тут-то было.

– Думаете, мне только палец покажи, я прямо так сразу и заулыбаюсь, так ведь? – проворчал он.

– Ладно, – примирительно сказал Эпаминондас. Анна положила ноги на стол, как часто делала на яхте, когда мы вдвоем болтали с ней в баре. Лодыжки у нее были тонкие, как у куду.

– У тебя кудиные лодыжки, – сказал я ей.

– Может, завтра, – проговорила она, – нам попадется хотя бы один, кто знает, а? Мне ужасно хочется увидеть вот такого, как ты говорил, маленького, со взъерошенной гривкой и с острыми, как язычки пламени, рожками над крутым, упрямым лобиком.

– Если бы мы имели право остановиться хоть на часок, – заметил Эпаминондас, – когда идет дождь, то, кто знает, может, нам бы и повезло увидеть такого.

И вызывающе глянул на Леграна. Однако Легран никак на это не прореагировал. А с таким же обескураженным видом ждал, что я еще скажу.

– Ну так расскажите же мне, – попросила Анна, – как они сделались совсем редкими зверями, которых так трудно поймать, после того как тот лизнул шины у охотников?

Я принялся поглаживать ее кудиные лодыжки. Это явно смущало Леграна, он даже отвел глаза, но продолжал внимательно прислушиваться. Должно быть, в жизни ему пришлось немало поскучать.

– Да нет, дело было совсем не в том, – ответил я, – будто охотники желали ему зла. Вовсе нет. Просто они явились сюда в поисках какого-нибудь редкого зверя, которого очень трудно поймать, поэтому, естественно, были несколько разочарованы. Кроме того, у них были с собой карабины наготове, смазанные, заряженные и все такое прочее, так что понятно, что им не терпелось пустить их в дело. Вот они и выстрелили. Куду умер не сразу. Он долго плакал. А смотреть на плачущего куду – этого никто не должен. С окровавленной мордой, куду лежал на обочине дороги и горько плакал от тоски, что ему вот-вот суждено умереть. Оплакивал поросшие травой отроги Килиманджаро, отмели реки Уэле, где он переходил ее вброд, безмолвные рассветы на полянах саванны… И тогда охотник прикончил его. Потом погрузил в багажник и вернулся к себе в палатку. О своем приключении он не рассказал ни одному человеку. Ведь речь шла об одном-единственном куду, а мир буквально кишел ими – но невинность одного куду, разве что-нибудь может искупить такую утрату? Утро на другой день показалось охотнику каким-то горьким. Он никак не мог набраться храбрости встать и сидел взаперти у себя в палатке вплоть до самого полудня.

– Ах-ах-ах! – фыркнул Легран. – Если вы хотели рассказать дурацкую историю, то…

– Сразу видно, – оборвала его Анна, – что уж вам-то никогда не случалось вставать в полдень. А что потом?

– А потом на куду стало очень трудно охотиться, так оно остается и поныне.

– А охотник? – спросил Эпаминондас.

– Говорят, он снова поднялся с постели лишь для того, чтобы покинуть Африку, и больше его здесь не видели…

– Это был не охотник, – проговорила Анна. – Господи, как бы мне хотелось подстрелить завтра куду…

– А вот я, – возразил Эпаминондас, – чего бы только я не дал, чтобы…

– Когда убиваешь его как положено, поджидая, подстерегая долгие дни и недели, тогда, наоборот, чувствуешь себя по-настоящему счастливым. Грузишь его себе на крышу автомобиля рогами вперед и как-то по-особому, со всей силой давишь на клаксон – чтобы все узнали об этом событии. И вдруг понимаешь, как прекрасна жизнь. А потом долго при свете ацетиленовой горелки смотришь на своего куду, силясь вспомнить то, что, казалось, напрочь забыл.

– А когда ты на него смотришь, тебе не случается испытывать желание завладеть еще каким-нибудь куду? – спросила Анна.

– Еще как, – заметил Эпаминондас.

– Какой разговор! – ответил я. – Да с этого момента это желание уже никогда вас не покидает, оно остается с вами навечно. Но все равно, так редко случается убить подряд одного за другим, что, пока ждешь, успеваешь вконец потерять всякую надежду.

– Но ведь в то время, – предположила она, – можно занять себя чем-то другим, разве нет?