Барбара Майклз - Хозяин Чёрной башни

Даже в моих худших опасениях я не доходила до такого. Я потрясла головой в немом протесте.

– Тебе это кажется фантастикой, – мягко сказал Гэвин. – Должен ли я рассказать тебе всю историю, Дамарис? Теперь ты знаешь важную ее часть – ту часть, из-за которой я готов был перевернуть небо и землю, лишь бы она не коснулась тебя. Ты готова выслушать остальное?

Его рука нашла мою руку. Я позволила ей остаться там.

– Да, – сказала я.

– Я повстречал Мэри Маллоран, – начал Гэвин, – когда мне было восемнадцать. Ее отец был учителем в Каслтоне – во всяком случае, такой была его профессия в то лето. Угадай, где я встретил ее, Дамарис. В церкви. О, я пропал еще до того, как впервые коснулся ее руки или заговорил с ней. Дело сладилось быстро, пастор в Данкелде, куда мы приехали вместе в один солнечный сентябрьский денек, обручил нас.

Мы провели вместе одну ночь, и я вернулся домой, чтобы предстать с этой новостью перед отцом. Я думал, его хватит апоплексический удар. Он бушевал и ревел и едва не поранил меня кнутовищем, которое было у него в руках. В те дни я был проворным и тонким, и мне удавалось увертываться до тех пор, пока он не поостыл. А он в конце концов остыл. Дамарис, ты бы его полюбила. Несмотря на все свои угрозы, он был самым добрым человеком на земле. Он мог бы оставить меня без единого пенни. А вместо этого он дал мне Блэктауэр, чтобы я здесь жил, да еще и небольшой доход. Я больше никогда его не видел. На следующий год он умер; и я всегда думаю, не мое ли поведение укоротило ему жизнь...

Мы с Мэри поселились здесь. Я осыпал ее драгоценностями, нарядами и безделушками; я тратил каждый пенни своего небольшого дохода, пытаясь порадовать ее, и работал управляющим на собственных землях, пытаясь заработать больше денег. Затем родилась Аннабель, и она, казалось, была счастлива.

Примерно через год после рождения ребенка мы получили первый удар. Мой стеснительный затворник-брат влюбился, женился и наградил свою жену ребенком, и все это – на протяжении каких-то недолгих месяцев. После того как все это случилось, я заметил в Мэри перемену, но, Боже помоги мне, я не понимал, чему ее приписать. Я думал, что наша тихая жизнь, которая меня вполне устраивала, начинает ей надоедать. Она стала раздражительной даже с ребенком. Один раз я видел, как она отшлепала малышку за то, что та измяла ей платье... Я думаю, что мое обожание начало тускнеть задолго до этого. Она была в основе своей очень примитивная женщина, понимаешь; умная и быстрая, но – поверхностная и мелкая.

Той весной, когда Аннабель исполнилось два года, у нас гостил один из моих старых друзей. В Сент-Эндрюсе он был на два курса старше меня, блестящий студент и атлет – я был горд, когда он снизошел до дружбы со мной. К тому же он был привлекателен, этот дьявол, – нечто в стиле последнего увлечения Мэри. Мэри сразу же приняла его, как родного. Они вместе играли на рояле и пели дуэты по вечерам, пока я сидел в тени, все еще ни о чем не подозревая. Полагаю, что мне и не слишком хотелось быть подозрительным.

Последний удар по надеждам Мэри был нанесен как раз тогда, когда у нас гостил Джек, – от моего брата пришло письмо, сообщающее о рождении здорового первенца мужского пола. Это письмо отбирало у меня титул и отдавало его хныкающему младенцу. Мне было все равно, Дамарис. Но, после того как пришло письмо, Мэри на остаток дня заперлась в своей комнате, а вышла оттуда изменившейся даже по виду.

На следующий день мне нужно было уехать; я вернулся домой, когда начало вечереть. Это был серый, туманный день, то и дело собирался дождь. Стоило мне войти в дом, как я понял, что что-то не так.

Домашние слуги исчезли – все, кроме Ангуса. С издевательской ухмылкой тот сказал мне: “Ваша жена сбежала с Соутропом, Гамильтон”. Он так хохотал, что его лицо побагровело. Я слышал его смех все время, пока бежал от дома к конюшне.

Ты можешь спросить, зачем мне было преследовать ее. Я ее не любил. Но у меня были гордость, и гнев, и разрушенная дружба – и Аннабель. Признаю, что никогда не был нежным отцом, но она была мое дитя – или так я тогда думал, – и я не намерен был позволить ее гулящей матери забрать ее.

Я увидел их на дороге, которая шла мимо пруда. Должно быть, лошадь Мэри споткнулась о камень, потому что они удалялись слишком медленно, чтобы я не мог их настигнуть. Они услышали, как я приближаюсь. Джек оглянулся. Я услышал, как он выкрикнул какие-то слова, но из-за расстояния я не мог разобрать их смысла, а потом эта отважная душа дала лошади шенкелей, и та словно сумасшедшая помчалась к пруду. Разве это не было низостью – бросить женщину на растерзание моей ярости после того, как он ее соблазнил и уговорил бежать?