Сохейр Хашогги - Мираж

— Еще не поздно, — говорила она Малику в комнате для свиданий. — Почему ты не позволишь мне… — Вопрос повис в воздухе.

— В этом нет абсолютно никакой необходимости. Послушай, скоро я выиграю дело, и мы навсегда покончим со всем.

«Ни с чем мы не покончим, — подумала она. — Это будет преследовать нас вечно».

— Лайла опять спрашивала, можно ли ей навестить тебя.

— Передай ей, что мне очень жаль, но нельзя. Я не хочу, чтобы она видела меня здесь. — Он показал рукой на свою оранжевую тюремную робу, потом широким жестом обвел помещение, разумея под этим все: комнату для свиданий, здание суда и тюрьму. — Я не желаю, чтобы моя дочь снова соприкоснулась со всей этой грязью. Опыт общения с законом дался ей дорогой ценой, ты же помнишь.

В тот раз Дженна вышла из тюрьмы с ощущением, что ей приходится толочь воду в бескрайнем море безнравственного двоедушия.

Первые дни судебного процесса не принесли облегчения. Заключения судебно-медицинских экспертов вызывали тошноту. Цветные фотографии мертвого тела Али. Повсюду кровь.

Разверстые раны. Потрясение на лицах присяжных.

Затем последовала череда полицейских — от рядовых, принявших вызов от Службы спасения до знаменитого детектива из Отдела по расследованию убийств, приехавшего из Лос-Анджелеса.

Окружной прокурор лично взялся за расследование дела. Это было рискованно: Джордан активно участвовал в политической жизни страны, а не в судебных процессах, но дело обещало выгодный политический резонанс, и это был бы бесценный подарок для избирательной кампании, к которой готовился прокурор.

— Исходя из вашего опыта, из вашего многолетнего опыта, — спрашивал он у лос-анджелесского детектива, — как вы можете охарактеризовать данные выстрелы?

— Мы видим много подобных ран, расследуя дела о торговле наркотиками, — ответил детектив. Защита бурно протестовала по поводу ненужных намеков, и присяжные получили инструкцию отводить всякие упоминания о наркотиках. Однако свидетелю позволили продолжить выступление. — Я бы охарактеризовал эти выстрелы как целенаправленные.

«Нет! — хотелось закричать Дженне. — Ты сам не знаешь, о чем говоришь!» Но, может быть, действительно ее выстрелы были целенаправленными; ведь, если говорить правду, то была обдуманная казнь. Так? Дженна пыталась заставить себя ответить на этот вопрос, но не смогла.

После опроса еще двух формальных свидетелей расследование застопорилось на предъявлении обвинения. Загвоздка заключалась не в том, чтобы предъявить Малику обвинение в преднамеренном убийстве — нет, защита сразу настояла на исключение подобной формулировки обвинения, — а в том, не являлось ли содеянное превышением предела необходимой самообороны.

Три выстрела в спину. Иногда Дженне казалось, что присяжные, шевеля губами, вновь и вновь старательно пересчитывают злосчастные выстрелы.

Но тут настал черед Розали Зильбер из Нью-Йорка и ее коллеги из Хьюстона. Они вызвали в суд некоторых свидетелей Малика — Фарида, Джабра, горничную, тренера по выездке лошадей и пилота, чтобы убедить суд в том, что Малик не ожидал приезда Али, мало того, он и сам не собирался быть дома в тот роковой день.

Перекрестный допрос, проведенный окружным прокурором, мог бы послужить образцом для статьи в ежедневной газете. При каждом вопросе он старательно обсасывал одну и ту же тему: Малик — богатый негодяй международного масштаба, который, не задумываясь, хапает все, что ему заблагорассудится, включая и человеческие жизни. Возражения защиты были вполне обоснованными, но слова прокурора возымели сильное действие на членов жюри.

Суд не вызвал Дженну на допрос, да и ясно было, что давать показания под присягой ей скорее всего и не придется. Малик просто приказал своим защитникам не вызывать Дженну в качестве свидетеля; окружной прокурор же рассудил, видимо, что Дженна-свидетель будет скорее вредна, чем просто бесполезна, — выстрелов она не видела, а вызвать симпатию к обвиняемому вполне могла.

Главным свидетелем защиты, причем единственным по-настоящему ценным, был сам Малик.

Он должен был выступить свидетелем по необходимости, так как, кроме него, никто не мог бы изложить принятую на суде версию происшедшего.

Выступление Бадира впечатляло. Очень красноречив был и его пустой рукав. Когда Малик вскользь рассказал о том, как лишился руки и почему постоянно носил с собой оружие, двое присяжных неосознанно закивали головами в знак сочувствия. Позже, когда начался перекрестный допрос, Малик продолжал полностью держать ситуацию под контролем и ни разу не позволил вовлечь себя в дискуссию о прошлом: в таких случаях он просто ждал, пока присяжные примут возражения его адвокатов.