Кей Хупер - Полет ворона

Он неподвижно стоял в центре комнаты, слепо уставившись в стену, а безрадостные картины заполняли его мысли. Он знал, что она была способна любить, но выберет ли она это? Из-за всего, что она видела и делала за последние годы, какой мужчина мог надеяться удержать ее возле себя, если она этого не хотела? Это было бы похоже на попытку удержать ветер. Даже несмотря на то, что его голова была занята невеселыми мыслями, Джош услышал, что в душе перестала литься вода. Он прислушивался, пока не услышал, что заработал фен. Даже ее волосы, подумал он мрачно. Даже волосы кажутся ей грязными после общения с Треверсом.

И это было так. Рейвен знала себя, но Джош полагал, что глубоко внутри нее были шрамы от жестоких ролей, которые ей приходилось играть. Было невозможно ходить по темной стороне и остаться без шрамов. И Рейвен чувствовала себя грязной. Что это сделало с ее чувством самооценки, с ее женственностью? Какая же сила потребовалась бы от женщины, чтобы подняться над темными коридорами изолированной и опасной жизни?

Джош резко скинул пиджак и бросил его поперек кушетки, стремительно и тихо продвигаясь к спальне. Он вошел в мягко освещенную комнату, едва взглянув на чрезвычайно женственную обстановку. Она сидела за туалетным столиком в белом шелковом халате, который надевала ранее, щетка в одной руке и фен в другой. Равномерные, ритмичные движения щетки прекратились, когда она заметила его в зеркале, но ничего не сказала.

Остановившись позади нее, Джош взял щетку и фен из ее рук и продолжил начатое. Сначала его движения были неуклюжими, но затем стали ритмичными и уверенными. Тяжелая масса ее влажных волос засверкала по мере высыхания, и глубокие, теплые блики виднелись в темных локонах. С каждым взмахом щетки ее волосы мерцали все больше и больше и шелковистым пером нежно ласкали его руку. Поглощенный этим занятием, Джош наблюдал, как ее волосы становились живой, яркой, темной массой. Он поднял голову и встретился с ее взглядом в зеркале, его рука замерла. Ее взгляд остановился на его лице, веки были опущены, губы мягко приоткрылись, а белый шелк, обтягивающий ее груди, поднимался и быстро опускался.

Джош сглотнул, стиснул зубы, отвел взгляд от нее и сосредоточился на том, что делал. Пальцы, сомкнутые вокруг ручки фена, побелели, но рука все равно дрожала. Грудь сильно сдавило, и каждый мускул в его теле напрягся, в то время как глубокий, медленный пульс желания, рожденный в их первую встречу, становился все сильнее и сильнее. Он более или менее заслужил заезженное прозвище плейбоя. Джош это знал. Его сестра Сирина часто насмехалась над его потугами сохранить контроль над своей жизнью при помощи постоянной «блондинистой диеты». А Джош был чувственным мужчиной, и он испытывал удовольствие с теми блондинками. Но прежде он никогда не чувствовал эту жизненную потребность, эту пульсацию всего тела в страстном желании одной женщины и только одной женщины.

Он выключил фен и медленно отложил щетку, его глаза снова остановились на ней. Она повернулась на низком табурете, поднялась и встала лицом к нему. Джош знал, что на этот раз под халатом не было никакого кружева и шелка. Его рука поднялась и коснулась ее щеки. Травяной аромат мыла, которым она пользовалась, сводил его с ума. Или, возможно, это было не мыло.

— Когда ты пришла домой, — сказал он хрипло, — я не смел поцеловать тебя. Я понимал, что не смогу остановиться.

Она подняла руки и положила их ему на грудь, затем медленно начала расстегивать пуговицы на его рубашке. Ее глаза были темны и столь же загадочны, как у кошки.

— Сегодня вечером нас никто не побеспокоит, — прошептала она. — Пусть мир остановится на время. Пусть все остановится на время.

Если в ее словах и прозвучало отчаяние, то оно было приглушено, и ни один из них в действительности не услышал его. Джош избавился от рубашки, едва сдерживая стон, когда почувствовал, что ее руки гладили его по груди, животу до тех пор, пока застежка ремня не остановила соприкосновение их плоти. Его руки ощутили прохладу шелка, когда он дотянулся до нее, резко притянув к себе, а его рот с жадностью нашел ее раскрытые губы. Рейвен скользила руками по его ребрам, затем по спине, ощущая его руки на себе — одна запуталась в ее волосах, другая остановилась на бедре. Она могла чувствовать его твердое тело, обжигающее ее, отпечатывающее себя на ней, и поднялась на цыпочки, пока полностью не слилась с ним. Только тонкий барьер из шелка разделял их. Она почувствовала, что ее груди набухли и начали пульсировать, и в то же самое время другая боль возникла глубоко в ней.