Ирина Мельникова: Ржавый Рыцарь и Пистолетов

— Ты знаешь, что Светка от него беременна? Мне ее тетка по секрету сообщила.

— Знаю, в милиции тоже подозревают, что все эти годы она продолжала встречаться с Макаровым. Говорят, родители ее прячут?

— Да, у нее токсикоз страшный и вроде крыша слегка по этой причине поехала. Костер из твоих книг устроила, а потом увидела газету с твоей фотографией и ножом исколола. Это тоже тетка рассказала.

— Обычный предродовой психоз, следствие стрессов. У нее не наша с тобой железная психика. Девочка не готова к подобным потрясениям и, кажется, сломалась. В милиции предупредили, что она не в себе и винит меня в смерти Влада. Возможно, он рассказал ей, что я его видела в машине в момент Пашиной гибели. Но я тогда и подумать не могла, что он замешан в этом деле. — Даша посмотрела на Лильку и осторожно спросила: — Скажи, ты не боишься, что тебя и девочек уберут, как только ты выйдешь замуж за дядьку Марьяша? Я понимаю, твоя доля наследства не слишком велика, но есть много способов избавиться от нежелательных наследников.

— Птичка в клетке, Даша, — Лилька печально улыбнулась. — Влетела, а вылететь не может. Вся моя жизнь, как тот огонек, то потухнет, то погаснет… — Она махнула рукой. — Хватит обо мне. Покажи лучше фотографию Павлика.

Несколько минут она перебирала фотографии малыша, умильно улыбалась, чисто по-женски сюсюкала и промокала носовым платочком слезы в уголках глаз. Затем разложила на столе снимки веером и тяжело вздохнула.

— Нет, малец и вправду вылитый Лайнер. Один в один. Я тебе завидую, Дашка! Я сколько ему пыталась пацана родить, да все не получалось. Может, тогда бы любил по-настоящему. Но бог тебя выбрал. — Лилька затушила окурок о дно пепельницы и решительно произнесла: — Все! Не хочу больше молчать. Стыдно сказать, но я тебе завидую и к Паше до сих пор ревную. Не потому, что он тебя выбрал, и не потому, что ты ему сына родила. Ты для него была единственной бабой в мире, светом в окне, княгиней… — Она достала из сумочки толстую тетрадь с клеенчатой обложкой. — Смотри, что я среди его бумаг нашла. Дневник. Я соплями изошла, когда читала. Ведь он со мной жил, а думал только о тебе. Он на тебя молился, Дашка! Возьми! — Она подтолкнула тетрадь через стол. — Забирай! Я хотела его выбросить. Сама посуди, как можно жить с таким? — Она кивнула на дневник. — Прости, порой я ненавижу тебя, а потом думаю, она-то здесь при чем? Ведь он честно писал, что не сумел к тебе подступиться. — Она протянула руку и открыла тетрадь на странице, заложенной карманным календариком. — Читай! Это стихи. Ты знала о том, что Лайнер писал стихи?

— Стихи? — поразилась Даша. — Он, наоборот, всегда говорил, что стихи не понимает и не любит.

— Так прочти, как он их не любит, — Лилька смерила Дашу мрачным взглядом и отвернулась.

Да0ша вчиталась в неуклюжие строки, написанные, несомненно, Пашиной, больше привыкшей к отбойному молотку рукой.

Гляжу без устали и вас княгиней вижу

У зеркала, в парче и в жемчугах.

А то, проснувшись вдруг, ваш голос слышу,

Он нежен, как свирель, у пастуха в руках… —

читала она безыскусные, наивные строки и поражалась тому, что как наяву слышит Пашин голос, слегка хрипловатый и подчеркнуто сердитый. Так он разговаривал, когда пытался скрыть свою растерянность…

Стихотворение было длинным, но она почти каждую строчку перечитывала дважды, потому что мешали слезы, застилали глаза. Она смахивала их ладонью и продолжала читать Пашины признания, которые он скрывал от нее долгие годы. И сердце ее ныло от горя, почему она была такой бестолковой, почему отталкивала любовь, которая сама шла к ней в руки?

Закончив читать, Даша взглянула на дату. Стихи были написаны почти одиннадцать лет назад, когда они только-только познакомились и еще были на «вы». Отсюда и некий пафос, и пиетет, и излишнее благоговение… Даша подняла взгляд на Лильку. Та смотрела на нее с болезненным напряжением в глазах.

— Понравилось? — скривилась она. — Прямо курский соловей, Паша Лайнер. На музыку положи, песня получится.

— Это единственное стихотворение или есть другие?

— Много захотела, подруга! Хватит с тебя одного! Как там у вас: поэт одного стихотворения, художник одной картины. Автор одного романа! Слышь-ка, а ты написала тот роман о Чингисхане? Про его последнюю любовь?

Нет, так и не собралась, — покачала головой Даша. — Много работала над этой темой, готовилась, но написать не решилась. Не поверишь, какой-то мистический страх появлялся, когда садилась за компьютер. В принципе, это одна из легенд о смерти Чингисхана. Ему было шестьдесят с лишним лет, когда он увидел и с первого взгляда полюбил жену правителя Тангутского государства, красавицу Гурбэлджин Гоа-хатун. Столицу этого государства город Чжунсин его воины не могли захватить много лет. И все-таки нашелся предатель, который отравил правителя, а нукеры Чингисхана ворвались в город. Царицу привезли к Чингисхану, но она отомстила ему за смерть мужа. В одной из монгольских летописей рассказывается об этом. «Гурбэлджин Гоа-хатун, к потаенному месту своему прижав щипцы, тайному месту Эдзена (то есть Чингисхана) вред причинила. Убежав в Хара-Мурэн, прыгнув, утопилась». Трагическая, страшная история. Правда, другие версии его смерти более благородны, но я верю в эту. Чингисхан погиб лютой и. по сути, бесчестной для мужчины смертью, изошел кровью, возможно, в искупление своих грехов… — Даша вздохнула. — Только эта история и Пашины стихи напомнили мне другие строчки. Их написала моя подруга в десятом классе. Они без всяких выкрутас, я запомнила только пару строчек, но на всю жизнь. — Даша помолчала мгновение и тихо, нараспев, прочитала: — Любовь всегда единственной бывает, и неважна ей череда побед… Я поняла, — сказала она устало, взглянув на часы, — любовь не бывает ни первой, ни последней. Она бывает единственной, а остальное всего лишь предчувствие любви или прощание с ней. И если любовь ушла, то никогда не вернется, как ни умоляй об этом.