Феликс Сарнов - Кошки говорят Мяу

— Да кто ей верит уже, нашей Власьевне! — перебила я. — Кому она нужна!

— Не ори, Рыжик. И пойдем дальше, что мы тут застряли, — он повлек меня прочь от вольера.

Один раз я обернулась и увидела провожающие нас глаза волков. Они показались мне холодными и пустыми , как отверстия каких-то трубок, или… Стволов .

— Конечно, никто не верит, — между тем говорил мой Ковбой. — А вот нужна она очень многим.

— Кому, интересно? И за каким…

— Кель выражанс, мадам. Да почти всем нужна. Представь, что выпустила их всех, — он описал рукой в воздухе широкую дугу, охватившую всю территорию зоопарка и пол Москвы в придачу, — на волю. Что с ними будет?

— Ну, смотря…

— Да брось ты смотреть ! Все просто — те, что родились и большую часть жизни прожили здесь, подохнут. Точно так же и с людьми. Особенно с такими, как твой бывший — это я не из ревности, не из-за того, что он твой бывший, ты ж меня знаешь. Ты думаешь, им, правда, свобода нужна? Проснись, Рыжик! Эта самая свобода для них — кость в горле, если не хуже. Ведь при свободе обличать-то вроде как и нечего, при свободе надо вкалывать, а не обличать… А обличать — куда проще. И удобнее. Под водочку — на деньги распутной жены купленную… Они , дескать, душат, они клещами давят, но… Кого без них поливать будете, а? Да ту самую свободу — вот кого! И не поливать, они ее душить, они ее зубами рвать будут готовы, потому что у них к ней, к свободе их вожделенной, одно чувство будет — главное. Страх, Рыжик. Хищники из клеток на свободе могут чудом и выжить, а если подохнут, то — от голода. Они просто охотиться не умеют… А вот зайчики разные и прочие травоядненькие — они еще раньше, чем от хищников, от страха сдохнут.

— Но, значит, и хищникам плохо придется? И вам тоже — несладко будет?

— Не особо, Рыжик. Перестраиваться всегда непросто, но… Не особо.

— Почему? — заинтересовалась я. — Ты же сам говоришь…

— Потому что мы — умеем охотиться. В отличие от партийной верхушки… У тех давно уже клыки до десен сточились — вот они и подохнут. А кто сам не сдохнет, того ведь подпихнуть можно и даже… несложно — так, с подоконника, легонько…

— Ты… — я запнулась, — так говоришь… Как будто для тебя жизнь это просто… Так жестоко, словно ты…

— Да-а? — насмешливо протянул он. — А кто меня час назад просил прижать своего бывшего, а? Целку-то из себя не строй — как будто ты не знаешь, как у нас прижимают.

— Я… Я просто устала!.. И мне…

— Да, ладно тебе. Хватит лирики, — он сменил тон, и голос его зазвучал как-то иначе. Не тверже, не жестче, но… иначе. — Я сказал тебе все, что хотел, и теперь решай. Верить мне или не верить — дело твое, никто тебя не принуждает. Но ты должна выбрать. Если ты со мной, ты делаешь то, что я говорю. Если нет, забыли и разбежались.

Он остановился. Его рука сдвинулась с моей талии вверх по спине, ладонь легла на шею сзади и пальцы стали сначала легонько, а потом чуть сильнее гладить мне загривок. Мои соски под блузкой затвердели и внизу живота возникло… Он знал, где меня нужно гладить.

Я инстинктивно прижалась к нему бедром и огляделась. Мы уже довольно далеко отошли от вольера с волками и теперь стояли перед высокой оградой с толстыми — намного толще, чем у canis lupus, — железными прутьями, за которой…

Огромная полосатая кошка уставила на меня желтоватые фонари своих глаз.

Боковым зрением я видела все ее громадное рыжеватое туловище, тяжелые передние лапы, вздувшиеся бугры мышц в предплечьях, налитые страшной, упругой силой, гибкую и легонько вздрагивающую змеюгу хвоста… Боковым — потому что желтые фонари ее глаз каким-то образом притянули и намертво привязали к себе мой взгляд, не давая ему свободно скользить по всему ее телу.

— Господи… Какая силища! — пробормотала я, ощутив странную слабость во всем теле. Странную и… приятную. Я словно вся отдалась во власть этой силы и скинула с себя необходимость выбора, необходимость что-то решать самой .

— Твоя рыжая сестричка, — услыхала я насмешливый голос рядом с собой и… Оторвала, наконец, взгляд от холодных и каких-то очень старых

(почему-то показалось именно так — старых, намного старше моих… Всех наших…)

глаз этой… Я скосила глаза на табличку — Panthera tigris…

— Нет, — пробормотала я, — она не может быть сестричкой , она слишком… Слишком стара…

— Стара? Ничуть, — он тоже глянул на табличку, — ей семь лет, и вы обе как раз в расцвете сил. С чего ты решила, что она старая, Рыжик?