Феликс Сарнов - Кошки говорят Мяу

Когда я закончил, я почему-то почти задыхался. Но не от своего рассказа, не от множества слов — я рассказал ей, если не всю мою жизнь, то, наверное, самое главное в ней, и уложил этот рассказ всего в несколько десятков слов

( вот сколько слов занимает главное в человеческой жизни…)

но почему-то выдохся. Мне было трудно дышать…

Она молчала, глядя на меня своими широко открытыми блядскими глазищами. Потом она медленно покачала головой и тихо сказала:

— ОН не отплатил… ЕМУ было все равно … Он просто…

— ОН просто играл, — кивнул я. — Кошка охотится и убивает. Это — ее суть, ее игра и… Ей нравится убивать, если… Если она — кошка.

— Но… — Рыжая поперхнулась. — Тогда почему ОН не убил нас? — вдруг перебила меня она. — Почему ОН не стал… играть с нами? А?

— Кто знает… Зато одно мы теперь знаем про них точно, — я попытался выдавить усмешку, но кажется, это вышло неважно — Помнишь, ты спросила… На водохранилище… Почему их называют семейством кошачьих — в честь самых маленьких?

— О, Господи, — прошептала она и нервно, как-то… по-кошачьи облизнулась.

— Вот именно, — я попытался подмигнуть ей, но кажется, это вышло еще хуже, чем перед этим усмешка. — Теперь мы… Мы с тобой — знаем , почему… Знаем — кто главный, кто Хозяин Джунглей, — с трудом выговорил я. — И может быть, еще знаем, что они делают — маленькие — когда садятся в кружок и часами… Может быть, знаем, с кем они говорят.

— Господи… — снова прошептала Рыжая, вся дрожа, а потом крепко стиснув меня и прижавшись лицом к шее, глухо спросила:

— Ты не уйдешь от меня?

— Куда я уйду? Уже почти ночь… И зачем? Ведь мои приезжают только…

Она замотала головой.

— Я не про сегодня. Ты… не уйдешь от меня совсем ? Не бросишь меня? Ты… будешь обо мне помнить?

— Хочешь, чтобы я бросил жену, дочку и остался с тобой… насовсем ?.. — с трудом выговорил я, мне что-то мешало говорить, мешало…

(Что значит, будешь обо мне помнить? Почему она о себе, как будто о мертвой?…)

— Ага, — она быстро закивала, слезла с моих колен, сделала шаг к зеркальным створкам шкафа, повернулась ко мне и посмотрела мне прямо в глаза. — Может, не сразу, не сейчас, но… Скажи сейчас, чтобы… Чтобы я знала. Мне… — она поднесла руки к груди, а потом ладони скользнули к горлу. — Надо знать… Я должна… Черт, как же… трудно дышать!

Вдруг, ни с того ни с сего у меня в мозгу включился «рубильник» воображения — включился сам , словно вышел из-под моей власти, из под моего контроля и зажил сам по себе, чего раньше с ним и со мной никогда не случалось… И еще: воображение — моя любимая игрушка, — включилось, но как-то нечетко, смазано, как… Если сравнить с каким-то механизмом, то это устройство словно дышало на ладан, работало с натугой, еле-еле, будто… В последний раз.

Вишневый «Мерседес» (не 190-й, а куда круче) останавливается перед шлагбаумом, у въезда на территорию нашего дома и охраняемую стоянку. Из будки моментально выскакивает слегка поддатый мужик в кителе без погон и военной фуражке без кокарды, с морщинистым, изрытым оспинками лицом и отвислым красным носом — вылитый зав. отделом техники безопасности того самого НИИ, где я когда-то… Радостно кивая на ходу, он торопливой трусцой бежит к воротам, открывает их и поднимает шлагбаум.

Рыжая жмет на газ, лихо вкатывает на охраняемую территорию, «Мерседес» пролетает мимо аккуратно подстриженного газончика, описывает изящную дугу и застывает на расчерченном белыми полосами асфальте — она не дает себе труда развернуться и встать как положено, между двумя полосами, ограничивающими одно место, а встает поперек полос, заняв сразу два.

Небрежно накинув лайковую куртку на плечи, я вылезаю из машины, и ожидая, пока она накинет на руль замок, вытаскиваю из кармана куртки пачку сигарет, из кармана черных джинсов — золотой «Ронсон», и закуриваю.

Из соседнего с нашим подъезда выходит субъект, лет пятидесяти пяти в дорогом черном плаще и с черным кейсом, в сопровождении здоровенного верзилы, несущего над ним раскрытый зонт, и неторопливой уверенной походкой делового человека направляется к стоящей за четыре полосы от нашего «Мерседеса» черной «Волге». Проходя мимо меня, он надменно кивает, и я отвечаю ему ироническим полупоклоном, одновременно подмигнув охраннику, трусящему за ним следом с раскрытым зонтом, хотя дождя практически нет — так, чуть накрапывает. Верзила в ответ слегка ухмыляется, но тут же с вновь посуровевшим, окаменевшим лицом отворачивается, распахивает перед супрефектом заднюю дверцу «Волги», потом захлопывает ее за ним, быстро обегает «Волгу» и плюхается за руль. «Волга» фыркает и катится к воротам, а из нашей тачки, наконец-то, вылезает Рыжая, включает бипером сигнализацию и вопросительно смотрит на меня. Я киваю, подхожу к ней, обнимаю за плечи, она обхватывает меня за талию (у меня опять есть талия или намек на нее — тренажеры, массажеры и прочая херня), и мы в обнимку идем к подъезду. На пол пути нас догоняет отставник из будки, и забежав передо мной с заискивающей улыбочкой спрашивает у меня , а не у Рыжей: