Инна Бачинская - Магия имени

– Мне нужно побыть одному, – сказал Артур сухо, не глядя на жену.

Мара молча открыла дверцу машины, ступила на влажную траву, почувствовав ее пружинящую мягкость, и пошла по дорожке к дому. Подойдя к крыльцу, она замедлила шаг. Ей не хотелось уходить из сада. Такая ночь бывает только в мае. Громадная, удивительно яркая луна висела в небе, заливая все серебристым сиянием. Предметы отбрасывали длинные черные тени, отчего мир вокруг приобрел четкую выразительность графики. На скамейке под кустами сирени кто-то сидел. Кажется, Володя, брат Тамирисы, с которым она здоровалась и перекидывалась короткими фразами, вроде «хорошая погода сегодня» или «опять дождь». Он воспринимался ею как представитель чуждого социального слоя, наделенный качествами настоящего мужчины – немногословием, сдержанностью и некоторой угрюмостью. Его невозможно было заподозрить в фатовстве, и самое главное, ей казалось, что он умеет драться – молча набить кому-нибудь морду при случае. По-мужски – не царапаясь, не визжа и не лягаясь, как Артур, приди тому в голову фантазия сцепиться с кем-то. С мужем Лисовской, например, если у той есть муж.

Маре захотелось сесть рядом с Володей, но странная робость охватила ее.

«Может, ему хочется побыть одному, как Артуру», – подумала она и заставила себя сделать шаг, другой…

И вдруг прямо у нее над головой раздалась оглушительная соловьиная трель, чистые, нежные и страстные звуки, исторгнутые трепетным птичьим горлом.

– Ох! – выдохнула Мара и, ощутив слабость в коленках, опустилась на скамейку рядом с Володей, и они стали слушать соловья вместе. Опасное занятие, надо заметить, чреватое разными неожиданностями. То, что происходило вокруг, было до оскомины банальным – майская ночь, луна, соловей. А что тогда не банально? Все банально, все уже было. Люди банальны, их поступки, их чувства, связи, отношения друг с другом тоже банальны и не блещут оригинальностью.

Соловей был влюблен. Только влюбленное существо способно исторгать из себя такие волшебные звуки. Мара и Володя сидели молча, чувствуя себя в некоем физическом поле, наполненном пульсирующими жизненными токами. Соловей все пел, рассыпая по саду хрустальные бусины звуков. Володя вдруг встал, как будто собираясь уйти. Мара, не отдавая себе отчета, тоже поднялась. Потом ей казалось, что она сама потянулась к нему, как страждущий тянется к источнику. Воротник его куртки царапнул ей щеку. Запах, который она втянула вздрагивающими ноздрями, был незнакомым, чужим и… приятным – одеколона, кожаной куртки, его тела. Сердца их колотились, словно собирались выскочить из реберной клетки. Мара чувствовала, как ее отлаженный мир начинает медленно вращаться вокруг них, расплываясь и теряя четкость, и подумала, что сейчас она упадет – ноги не держали ее. Володя помедлил, как будто не знал, как поступить, и сгреб ее так сильно, что Мара вскрикнула. Прикосновение его губ было подобно электрическому удару, отдавшемуся в груди, животе, коленках, каждом позвонке и везде превратившему ее в колокол, вибрирующий мощным густым гулом. Ничего подобного ей еще не довелось испытать в жизни. С Артуром все было иначе.

Какой Артур? Кто такой Артур? Мара обняла чужого мужчину за шею, словно боялась потерять его, с силой прижалась к нему, чувствуя, как нарастают в ней стремительно боль, желание и восторг, и, бесстыжая, целовала, целовала, целовала его…

– Люсенька, ты обязательно нам станцуешь в свой день рождения, – сказал Станислав Сигизмундович, подмигивая Васе и Ростику.

– Обязательно станцуй, – поддержал его Вася. – Доставь людям радость. А репетировать начинай прямо сейчас! Мы подскажем в случае чего.

Станислав Сигизмундович напевает веселую мелодию, что-то вроде польки или мазурки, отбивая такт ладонью по столу и шевеля плечами.

– Ма! – кричит Вася. – Мы ждем!

Люська, сидящая на диване, смотрит на своих мужчин, как взрослый человек на расшалившихся детей. Она устала до чертиков, от еды и вина ее разморило, и больше всего на свете ей хочется прилечь. Станислав Сигизмундович, изящно оттопырив локти, мелким бесом подлетает к Люське, склоняется в поклоне и протягивает руку. Она, тяжелая, грузная, машет рукой, отвяжитесь, мол.

– Ма! – кричит Вася. – Ну, пожалуйста! Люська кладет свою здоровенную ручищу в изящную сухую лапку старика, поднимается с дивана, жеманно склоняет голову к плечу и начинает подпрыгивать, задирая подол широкой юбки и мотая им из стороны в сторону. Она вскидывает поочередно толстые ноги с синими узлами вен, грудь ее ходит ходуном. Она сейчас похожа на ирландца, танцующего риверданс, или на престарелую одышливую танцовщицу из кордебалета, вспомнившую молодость в веселую минуту.