Валерия Вербинина - Смерть ей не к лицу

— А, ну да, ну да! — с издевкой протянул он. — Как я мог забыть! Ведь в этом паршивом городишке находится твоя великая любовь! Актеришка, мать его…

Но Ира не слышала ругательств, потому что предыдущие слова оказались куда ближе к истине, чем хотел бы человек, который их произнес. Да, любовь, такая, которая случается только в книжках, которая бывает, как уверяют, лишь раз в жизни — если бывает вообще. И на что она ее променяла? Она посмотрела на своего спутника жизни и почувствовала, как словно пелена спала с ее глаз. Брызгающее слюной убожество, пыхтящий боров, толстый, уродливый, и в постели никакой, если уж говорить начистоту. Только хрюкать и умеет, да повизгивать изредка, а на большее не способен. Строит из себя хозяина жизни, а на него во Владике уже два уголовных дела завели, и дружку его, который Аркадию прикрытие обеспечивал, хвост прищемили, под следствием он, и грозит ему о-го-го какой срок. Ничтожество, ничтожество! И ради этого бурдюка с салом она бросила Васю, послушалась родителей, которые ей напели… Сволочи!

Как будто ее денег — их денег — не хватило бы, чтобы вдвоем безбедно жить с Васей, пока он не найдет себе дело по душе и не станет на ноги…

Как, как она могла? Себе поломала жизнь, ему поломала жизнь… боже, какие у него были глаза там, у елок, когда он кричал на нее, пытаясь высказать все, что накопилось у него на душе…

Несчастный он человек! И она несчастная, сковала ее судьба с… даже приличных слов не подобрать, чтобы описать исчерпывающе, а только ругательные. Вот посадят Аркадия, и на кой он вообще ей нужен? Передачки ему таскать? Делать ей нечего! Да хоть бы и посадили его, чтобы он наконец исчез из ее жизни, избавил ее от своего присутствия…

— Ты ненормальная! — орал банкир. — После всего, что я для тебя сделал…

— Да что ты для меня сделал-то? — с ненавистью спросила Ира. — Что? Счастливой ты меня сделал, да? Я недавно свои фотографии смотрела — я почти нигде не улыбаюсь… Что ты для меня сделал, а? Баб водил в мое отсутствие, пока я в роддоме лежала и после родов поправлялась?

— Кто тебе сказал… — смущенно начал Аркадий и угас.

— А то, ты думаешь, я глупая! Как будто эти бабы нарочно не оставляют… то трусы, то еще что-нибудь… мол, любуйся: я тут была! Ты на моей кровати с ними спал! Скотина!

Она подпрыгнула на месте при одном этом воспоминании, ее глаза зло засверкали.

— Не смей на меня орать! — огрызнулся банкир. — Ну, было пару раз…

— Не пару раз! — Она вскочила с кресла, ее ноздри раздувались. — Ты своей танцорке квартиру снял, думаешь, не знаю?

— Это мое дело!

— И мое тоже! У нас с тобой дети, между прочим! Ты обещал, что женишься на мне!

— Ты же знаешь, что я не могу…

— А любовниц заводить можешь? Ноги о меня вытирать — можешь? Лучше бы я вообще тебя не встречала!

Тут он увидел повод уесть ее — и бросился в атаку.

— Да, да, давай теперь жалей! Когда все, что на тебе, куплено на мои деньги, и кольца, и тряпки, и…

Тут он запнулся, потому что Ира неожиданно всхлипнула, и ее лицо страдальчески исказилось.

— Вот за это я тебя и ненавижу! Гад! Мерзавец!

— Когда ты продалась мне с потрохами! — все же договорил он. — Как последняя шлюха!

Она перестала плакать, и в ее глазах появилось какое-то новое, незнакомое ему выражение.

— Значит, так, да? Ну и отлично.

Не колеблясь более, Ира стянула с пальца самое дорогое, самое тяжелое кольцо и швырнула ему в лицо.

— На! Забирай! Подавись! Урод!

— Ира, ты что? — забеспокоился он, потирая скулу, о которую ударилось брошенное ею кольцо. — Ира! Я так, сгоряча сказал…

— Определил! — бормотала она, стаскивая с пальцев кольца, которые он дарил ей когда то. — Высказался, да? Ну так я тоже скажу! На! Вот тебе! Вот тебе! Забирай! Все забирай! — Говоря, она швыряла в него кольца, ее рот судорожно кривился. — Подавись, жирная свинья! Боров!

— Ира! Прекрати, слышишь? — заорал он вне себя. — Хватит!

Но у нее уже было наготове самое болезненное, самое оскорбительное, самое жестокое, что только женщина может сказать мужчине, с которым она делила постель.

— Да ты не мужик вообще! — с ненавистью выкрикнула она. — Ничтожество!

Побелев, как мел, он занес руку со сжатым кулаком, но тут в мозгу молнией что-то мелькнуло. Саша, Денис, две белокурые головки… двое мальчиков… Он и так сейчас ходит по лезвию бритвы из-за своих делишек в прошлом, которыми ни с того ни с сего заинтересовалась прокуратура… Если с ним вдруг что случится, кто о них позаботится?