Дмитрий Вересов - Полет ворона

Темнело. Лизавета включила электричество, нашла на полке очки и, надев их, села за стол дочитывать Танькино письмо:

"...А дальше все понеслось, как снежный ком: часа не проходит, чтобы кто-нибудь не пришел, не позвонил (телефон поставили, спаренный с комендантским), не предложил что-нибудь — сценарий, роль в телеспектакле, выступление на концерте. Я за весну снялась в трех эпизодах, в телевизоре помаячила среди березок под стихи «По вечерам над ресторанами...», выступила в нескольких концертах, даже на День Радио. Еще пластинку записала с четырьмя песнями. Я тебе пришлю обязательно когда готова будет. Так что, когда до дому добиралась, валилась на кровать без сил, а утром начиналось все снова. Устала. Еще раз извини, что долго не писала. Сама понимаешь.

И вот среди всей этой кутерьмы является Ванька. Пьяный, но не так чтобы очень. Каялся, в ногах валялся, руки целовал. Пустила его, конечно, жалко стало. Только он вечером еще надрался и ночью на меня полез. Я прогнала его. Тогда он совсем из дому ушел, к родителям своим вернулся. Мне, если честно, легче без него: мужик с возу... Добро бы еще мужик был, а то комедия одна. И есть муж, и нет его. Ни хозяин, ни добытчик, ни по ночному делу, разве по пьянке или с похмелья. Уж и забыла, когда в последний раз... А сейчас он мне совсем не нужен, без него дел хватает.

В институте меня, против всяких правил, перевели на заочную форму обучения, хотя на подготовительном отделении такой у них и в заводе не было, специально для меня сделали. Сказали так: летнюю сессию могу сдавать в любое время, по направлениям, и если сдам без двоек, то буду уже числиться студенткой первого курса, с индивидуальным графиком занятий. Я отказываться не стала, хотя на их учение времени взять неоткуда. У меня свое учение: Никита свел меня к театральному педагогу Коху Борису Львовичу. Старенький уже, на пенсии, но очень хороший, хотя и сердитый, даже матерится иногда. Учит меня двигаться правильно, изображать всякие чувства телом, руками, глазами. У него своя теория. На сцене, говорит, не переживать надо, а изображать переживание. Представляешь, у древних греков, оказывается, актеров, которые плакали натуральными слезами, забрасывали гнилым луком. Занимаюсь я с ним через день, когда днем, когда вечером. В доме прибраться, сготовить что-нибудь руки не доходят. Приглашаю мать соседа, пенсионерку, плачу ей немножко, зато в доме чисто, и еда есть. Видишь какая я стала барыня: уже служанку завела. А что делать?

А в июне полетела я в Киев, сниматься в кино про Пушкина. Красивый город Киев, только мне его толком рассмотреть не удалось, потому что сразу начались съемки. Выезжали в Одессу, в Кишинев, по деревням снимали тоже. Столько всего насмотрелась — в письме и не расскажешь. Когда весной читала сценарий, думала, что дадут мне роль Амалии Ризнич — была в Одессе такая красавица, жена богатого купца. Пушкин любил ее без памяти, даже стихи посвятил. Только она, бедненькая, умерла совсем молодая. Пушкин плакал, рвался на ее могилку только не попал, потому что могилка та в Италии. Но роль мне вышла другая. Играю я Каролину Собаньскую. Пушкин ее тоже очень любил и долго — даже накануне свадьбы, уже через восемь лет, письма ей писал, о свидании просил. А она, эта гадина, не любила его, а только забавлялась с ним, глядя, как он мучается, сама же любилась с генералом Виттом, мерзавцем, который на Пушкина и на декабристов доносы писал. А она ему помогала, передавала все, что вызнала. Красивая была, зараза, и дожила до девяноста лет. Как все-таки жизнь неправильно устроена! Почему всякой дряни много лет отпущено, а хорошим людям сплошь и рядом так мало? Вот бы ее годы да Пушкину отдать!

Люди вокруг хорошие, только смешные немного. Режиссер Платон Опанасович добрый, на съемках не ругается, как другие, все больше спит, только иногда проснется и скажет: «Аристократычней, товарищи, аристократычней трэба!» Это у нас в поговорку вошло. Вместо «Здравствуй» иной раз говорим друг другу: «Аристократычней трэба!» Пушкина у нас играет Мишенька, хороший, воспитанный мальчик, очень вежливый и прямо красавчик с картинки, только глупый очень и фамилия смешная — Задохлик. Работает он в театре пантомимы, заикается, и озвучивать его будет другой актер. И Амалию — Машу Гарбузенко — тоже. Она, правда, не заикается, тараторит по триста слов в минуту, но по-русски говорит плохо. Но главным у нас — пан Ястржембский, Ярослав Олегович. Он того самого генерала Витта играет, и у нас с ним много общих сцен. Вначале он мне очень не понравился — лицо надменное, грубые складки возле рта. Но оказался человек мечтательный и актер великолепный. Главное, очень любит свое дело, сутками готов репетировать, показывать, подсказывать. Он и на съемках распоряжается, когда что-то не так идет, меняет все по ходу дела, и режиссер его слушается. Если бы не Ярослав Олегович, то и фильм бы, наверное, не получился. Из прежних знакомых снимается только Сережа Белозеров. Он играет Муравьева, будущего декабриста, и у него роман с Машей Гарбузенко. Вся группа только об этом и говорит.