Дмитрий Вересов - Искушение ворона

Перед тем как взять такси, в своем гастрономе купил большую подарочную коробку конфет фабрики «Рот-Фронт» и снова торт с меренгами и цукатами.

— Вы нас балуете и закормите так, что мы скоро талии свои потеряем, — кокетливо улыбаясь, сказала та из вчерашних девушек, что в одиночестве сидела теперь в читальном зале за конторкой администратора.

— А где Ада? — поинтересовался Никита.

— Адочка для вас, молодой человек, тонны архивных документов вчера вечером перелопатила и теперь в хранилище отбирает нужные, выписки делает, — как бы с упреком и с тайным значением сказала девушка.

— Ну уж я готов не поскупиться, — в растерянности пробормотал Никита.

— Вот-вот, сводите Адочку в театр, она очень Мариинку любит, особенно балет…

Балет в Никитины планы не входил.

«Я лучше бы деньгами», — хотел он сказать, но вовремя сдержался, потому как к конторке, поправляя на ходу явно новую прическу, приближалась Ада.

— По Мак-Тэвишам, как я и предполагала, почти ничего. Некий Дэвид Мак-Тэвиш с женой Дейрдрой прибыл в Петербург из Эдинбурга в девятьсот первом году, имел аптеку на Каменно-островском, дом сорок два. В революцию следы семьи теряются. Я бы на вашем месте послала запрос в Шотландию, адрес я дам… Теперь по Захаржевским…

Никита многое узнал в этот день.

И прежде всего, он узнал, что работа в архиве — очень трудная и даже вредная работа.

За вчерашний вечер Ада просмотрела сотни документов.

— Я начала с гербовников дворянских родов, — приступила она к своему рассказу. — Видите ли, если, как вы утверждаете, Захаржевские были из дворянского сословия, то сведения о них можно было найти с большой степенью достоверности. Во-первых, потому что учет дворян, особенно родовитых, велся в Российском государстве еще с нашего средневековья. Сохранились так называемые Степенные книги, составленные еще Митрополитом Киприаном в шестнадцатом веке. А уж потом, в просвещенные восемнадцатый и девятнадцатый века, дело с учетом дворян на Руси обстояло очень хорошо. Так, если ваши предки были гражданскими чиновниками, то сведения о них обязательно заносились в ежегодные адрес-календари…

— Что-то типа ху из ху? — переспросил Никита.

— Что-то вроде, — кивнула Ада, — а если Захаржевские служили по военному ведомству, они непременно заносились в ежегодные списки чинов по полкам.

— Но это же адова работа, — пробормотал Никита, и тут же покраснел, устыдившись рискованной двусмысленности своего непроизвольно вырвавшегося каламбура.

— Мы привыкли, — сказала Ада, пропустив каламбур мимо ушей, — кроме того, — продолжала она, — кроме того, существовали еще и так называемые Гербовники дворянских родов. Если вашим предкам за службу или иные заслуги были жалованы титулы, то Главный герольдмейстер разрабатывал для такого случая новый герб, который заносился в гербовник. Тогда же новоиспеченный граф или князь заказывал Департаменту герольдии опись своего рода, то есть родословное древо. Но так было не со всеми дворянскими фамилиями. В частности, гербов и родословных деревьев Захаржевских в нашем архиве я не нашла.

Заметив на лице Никиты тень разочарования, Ада поспешила его успокоить:

— Зато я нашла множество упоминаний о Захаржевских в Родовых книгах Долгорукого, Руммеля и Бобринского. Вот я сделала для вас выписки, — Ада протянула Никите стопку листков линованной бумаги, исписанных мелким каллиграфическим почерком.

Никита вполне давал себе отчет в том, что держал в руках результат кропотливого и квалифицированного труда, за что где-нибудь там, на Западе, пришлось бы выложить кругленькую сумму не менее чем в тысячу, или две тысячи долларов…

— Спасибо, огромное спасибо вам, драгоценная Ада Владимировна, — бормотал он.

А она стояла и, смущаясь, все поправляла прическу.

«Ах, Ада Владимировна, Ада Владимировна, — сидя в такси, думал Никита, — жалко мне вас, милая Ада Владимировна. И денег вам дать — было бы вас смертельно обидеть, унизить вашу нежную душу… Но вот беда, ухаживать за вами, приглашать вас в Мариинку и в филармонию, тоже было бы нечестно. Потому как вы не мой фасон и не мой размер… И ведь заметил я вашу прическу новую, заметил! И ведь понимаю, что недешево она вам обошлась, при вашей-то зарплате… Ах, Ада Владимировна, Ада Владимировна! Как мне вам отплатить за вашу доброту?»

Почерк у Ады был не просто каллиграфический. Он был мельче самого низенького петита или даже бриллианта! «Вот была мастерица шпаргалки писать», — думал Никита, перебирая стопку листков линованной бумаги, испещренных ровными столбцами дат и имен. Он принялся читать из середины, перегибая листки через указательный палец.