Дмитрий Вересов - Искушение ворона

Самому Ивану стихи очень понравились. И не дожидаясь утра, он «мылом», прямо на редакционный почтовый ящик, послал их Людочке.

Но вышел со стихами казус.

Людочка долго отмалчивалась, а потом….

А потом вдруг выяснилось, что она не просто опубликовала эти стихи в ежегоднике издательства «Омега-Пасс», но и тут же, в подготовленном ею как редактором сборнике, посвятила им собственную критическую статью…

Стихи Ивана Ларина

Как предвестник заката медного века русской литературы.

Хам в русской литературе и ожидание реконкисты галантного времени.

Предчувствующее смерть дерево — все целиком, все свои последние жизненные силы бросает в семена. Так, подрубленный кедр, или окольцованный по коре дуб, прежде чем умереть и не проснуться по следующей весне, в прощальное лето свое — дают рекордный урожай кедрового орешка или желудя.

Общество, равно как и любой другой живой организм, чувствует приближение конца и тоже бросается в последний расцвет семян своей культуры, и это явление не случайно названо декадансом, то есть закатом. Серебряный век русской поэзии служит хорошим этому подтверждением.

Прежде чем сгинуть на Соловках или захлебнуться в тесноте переполненных трюмов на Волге и в Финском заливе, российская поэзия выдала небывалый залп, получивший название Серебряного века. Это было последнее «прости» Великой русской культуры перед тем, как на весь долгий XX век все было поставлено с ног на голову, когда писателями и поэтами стали не выпускники столичных вузов, а вчерашние босяки.

И не следует переоценивать великую инерцию наследия, де мы не все отвинчивали. Де, вслед за босяками в уже советскую литературу пришли и относительно образованные.

Совсем нет.

Кто стал символами, реперами и даже идолами уже второй половины XX века?

Тот же хам Высоцкий, тот же хам Шукшин…

Публика востребовала.

Закон рынка в подспудной латентности своей работал и при социализме.

И, вознося горлохвата Высоцкого на пьедестал, публика таким образом желала адаптации шекспировского Гамлета и Пушкинского Дона Гуана к своему уровню, уровню, где понимание, где восприятие достигаются посредством луженой глотки хама. Которая ошибочно воспринималась не далеко ушедшей критикой как некий мифический «нерв». Как тут не припомнить золотые слова, сказанные одним персонажем Вольфганга Петерсона, — все глоткой, нынче все только глоткой… Юношеская дворовая приблатненность Высоцкого с его рандолевой фиксой и финкой в кармане в этом символе времени совершенно не эволюционировала. И тупое нежелание (неспособность) хама шестидесятых (Шукшина и К°, бравировавших своей придурошностъю, с плутоватостью наперсточников выдававших свою придурковатость за некую мифическую народную мудрость), неспособность эволюционировать, впитывая московскую культуру, не поставила их даже в один ряд с босяком Пешковым, который нашел таки в себе достаточно талантов, чтобы как-то обтесаться.

Это был медный век русской культуры, включая и поэзию.

Но к поэзии Ларина!

В памятной мне лекции профессора Жирмунского по теории стихосложения, где, давая определение поэзии как особой области сочинительства, мэтр (и автор пока единственного и дееспособного сочинения по теории рифмы) не полагал, что рифма есть обязательная составляющая детерминанта стиха. И в безусловной оригинальности стихотворений Ивана Ларина это видно с особой ясностью. И его вольное манкирование понятиями канонических размеров — это не от бравады молодых разрушителей и низвергателей, умеющих разве что писать глупые манифесты и железной палкой выбивать ноктюрны из жестяных водопроводных труб.

Но ценность стихотворений Ларина даже не в оригинальности рифм, вольных заигрываниях с размером или в красоте его метафор.

В одном только коротком приведенном выше стихотворении открывается (безо всяких аллюзий) целый философский мир.