Яна Розова - Ночь Нептуна

— Часы улетели, — сообщила она, высвобождаясь из объятий Седова. — У них замок такой дурацкий… Черт, даже не поняла — под ноги они упали или вниз?

Паша достал зажигалку, опустился на четвереньки. Вика сделала то же самое, но, бестолково полазив по обрыву несколько минут, сказала:

— Ладно, бог с ними… часы недорогие, просто память. Мне их Янка когда-то подарила. Пойдем уже, я спать хочу.

И старые друзья отправились в обратный путь.

Утром Паша проснулся рано, часов около пяти утра. Ему снова хотелось к морю.

Собираясь, Седов припомнил, что на одной из станций по пути в Боровиковку он купил пирожок «с котятами», положил его в целлофановом пакете в карман сумки, а съесть, по обыкновению, забыл.

Прихватив пирожок для собачьего пляжного племени, он вышел из номера, оставив за спиной тихий сонный отель, прошел через сквер, разместившийся внутри буквы «П», по аллейке направился в сторону моря. Оно было уже видно — светлое и огромное. Радость, которая зажглась в душе Павла Петровича, была сюрпризом для него самого.

До пляжа оставалось всего несколько метров, когда под цветущей магнолией Паша обнаружил парнишку лет семнадцати. Он сидел, обхватив колени, и смотрел на море.

— Привет, — сказал Паша. Ему показалось странным, что юное существо, которое в силу возраста должно в это время спать беспробудно, сидит вот так, само по себе, под магнолией.

Парень поднял голову. Одного взгляда в его глаза хватило Паше, чтобы распознать человека, знающего толк в запрещенных средствах. Седов решил отложить знакомство на долгий срок.

Он уже прошел мимо парня, когда услышал:

— Эй, брат! Нет покурить?

— Есть. — Паша обернулся, кляня свою услужливость.

Парень продолжал сидеть на земле, привалившись спиной к стволу дерева, — бледный, как вампир, одетый в грязную растянутую майку. Протягивая ему пачку, Седов скользнул взглядом по его рукам.

Он заметил это и заговорил жалобным тоном, который Паша сто раз слышал от подобных ему:

— Спать не могу… моя девушка вчера куда-то делась. — Парень сунул в рот сигарету, Пашка поднес огонек зажигалки. — А щас к матери придешь, она пилить затеется!..

— Как твою девушку зовут? — небрежно спросил Седов.

— Ираида, — ласково произнес парень имя, которое Седов услышать и собирался. — Я ее люблю…

Сделав вид, что считает нормой вещей, когда местный оборванец наркоман крутит любовь с дочкой миллионера, Паша поинтересовался:

— Так Ираида уже три дня как пропала, а ты говоришь — вчера?

Парень насторожился, словно небольшой зверек, постоянно ощущающий приближение опасности.

— Ты чего? — спросил он грубо. — Ты — мент? Я про вчера ничего не говорю…

— Ладно, не ершись, — миролюбиво сказал Седов. Он знал, что таких типов надо сразу брать за жабры, иначе беседовать бессмысленно. — Отдыхай… Пока!

И направился к морю, уже видя вдалеке голодное собачье семейство.

Ко времени завтрака, то есть часам к девяти, солнце было уже достаточно горячим, так что день обещал быть жарким. Седов решил вернуться в номер и спокойно полежать под кондиционером.

По дороге он заглянул в столовую на втором этаже. Вика, невзирая на его протесты, вручила Паше какую-то волшебную ВИП-карту, сказав, что наличие этого куска пластика поможет Паше не умереть с голоду. На карте были какие-то суммы, и ее принимали в качестве оплаты во всех местах общепита отеля. Засада была только в том, что ВИП-картой нельзя было расплатиться за алкогольные напитки, а в Пашином случае это сводило на нет все перспективы сэкономить.

Переступив порог просторного помещения столовой, Седов оценил шик эпохи пятидесятых. Сталинский ампир, так это следовало назвать: белые колонны, лепнина, роскошные бронзовые люстры со сверкающими подвесками, тяжелые багровые занавеси, алые стяги с золотой бахромой, портреты людей в глухих мундирах. На столах — белые крахмальные скатерти, вазы с фруктами, хрустальные графинчики с водкой. Как Паша узнал позже, рюмка водки с малосольным огурчиком — это был комплимент от заведения всем гостям.

Фоном звучали военные марши тридцатых годов.

Бал тут правила высокая элегантная немолодая дама: она гоняла официанток, одетых в темные короткие платьица и белые крахмальные переднички, рассаживала гостей и вообще выглядела значительно. Пашка прозвал ее про себя «Буфетчицей».

Народу сейчас, в девять утра, было достаточно. Всего три-четыре столика в зале остались свободны, но Пашу Буфетчица разместила хорошо — у окна, выходящего на море. Поздоровавшись с сидевшей за столиком семьей, Седов улыбнулся в окно. Он снова ощутил в душе давно забытое состояние покоя.