Яна Розова - Ночь Нептуна

Всему этому пролетарскому антуражу здорово противоречили цены в меню столовой, а также присутствие платежных терминалов, банкоматов, автоматов со сникерсами, жвачками, сигаретами и чипсами.

Может, Роберт кому-то и угодил со своим коммунистическим дизайном, но вот Седова от воспоминаний о советах отряда и линейках в честь победы Октября тошнило. Морща нос, усеянный веснушками, на атрибуты распавшейся империи, Паша спустился со своего шестого этажа в холл первого.

Тут его поджидала первая любовь.

Увидев загорелую, чуть располневшую, но очень привлекательную (особенно для друзей детства) блондинку, Седов радостно приподнял брови и улыбнулся.

В последний раз он видел Вику лет пять назад, когда она приезжала домой в Гродин к матери. Тогда они едва перекинулись парой слов, случайно встретившись на улице. Она выглядела просто замечательно — уверенная в себе, спокойная, приветливая и сочувствующая.

Это последнее качество бывшей подруги пришлось Паше не по душе, как не по душе была и мещанская сытость дорогой подруги Вики. Да, он так о ней и подумал в тот вечер. Мысль была стыдной, а стыд отлично смывается алкоголем.

Сегодня же Вика пребывала в другом настроении. Она стояла посередине просторного холла, вокруг нее весело сновал народ. Люди смеялись, разговаривали, кивали друг другу, вели себя как нормальные отдыхающие. И более того, многие из них были наряжены в костюмы русалок, чертей, пиратов и всяких разных обитателей морского дна — от осьминогов до морских коньков. Большинство нарядов были самодельными и от этого особенно забавными. Отдыхающие возбужденно и радостно обсуждали свои и чужие костюмы, громко смеялись, пританцовывали под «Яблочко», звучавшее в холле, и спешили к морю.

А Ежевика напряженно поеживалась и кусала губы.

— Вичка! — Небрежность должна была скрыть ту теплоту, которая вдруг затопила душу Седова. — Ты чего это такая кислая? Фу, такая красотка — и такая кислятина!

— Седой! — Ежевика припомнила очень давнее прозвище Паши, забытое уже им самим.

Они шагнули друг к другу, и Паша неожиданно для себя самого привлек Вику к груди. Она пахла какими-то небывалыми духами, была такой теплой, близкой, своей.

Вдруг ее руки обхватили его за шею.

— Пашечка, как же я рада, что ты тут… — прошептала она ему в шею и отпустила.

Он тоже разомкнул объятия, только теперь сообразив, что обнимал чужую жену на глазах у ее подчиненных. Какие тут у них порядки? Вдруг это не принято?

Но, увидев влажные глаза Ежевики, понял, что бог с ним, с тем, что там принято-непринято.

— Пойдем вниз, на пляж, — сказала она, шмыгнув носом, как девочка, — мне обязательно надо поприсутствовать на празднике. Роберт не может прийти…

— Вика, ты мне объяснишь, зачем я тут?

Паша стоял перед подругой детства, склонив голову набок и иронично разглядывая ее. Она виновато улыбнулась и развела руками, словно приглашая — посмотри вокруг!

— Я не могу при людях… — тихо сказала она. — Мы чуть позже прогуляемся по пляжу, так чтобы нас никто не слышал, и я все расскажу. Пойдем вниз, опаздывать неудобно…

У Вики в руках был небольшой пакет.

— Подержи его, это сухая одежда. И возьми пока мои часы…

Скорчив рожицу удивленного клоуна, Седов взял пакет.

На Боровиковку спустилась ночь, а пляж горел огнями, гремел музыкой, разносившейся из динамиков, пестрел костюмами веселящихся и вообще жил удивительно насыщенной жизнью. Виктория с другом детства протолкалась ближе к сцене. Ее тут все знали, здоровались, улыбались. С кем-то она перекинулась парой слов, кто-то спросил про Роберта Аванесовича, другие передавали ему благодарность за праздник, за хороший номер и даже за отличную погоду.

На сцене шло представление — выступали профессиональные актеры, представляя какой-то сюжет, наподобие «Садко», а может, и что-то другое. Монологи пестрели сальными шутками, которые ничуть не смущали ни взрослых зрителей спектакля, ни их детей. Сцены представления перемежались выступлениями танцевальных коллективов — то народных, то бальных, то рэперских, а также пением местных звезд, исполнявших попсовые песни про море, любовь и все, что с этим рифмовалось.

Представление кончилось еще до того, как Павел Петрович понял его смысл.

На сцену вышел конферансье, наряженный, конечно, Джеком Воробьем, и стал читать какие-то жуткие вирши про море и про Нептуна, который сегодня вечером намерен покинуть свои владения, чтобы навести порядок на суше.