Нора Робертс - Незабудки для тебя

— Я здесь не хозяйка. — Она пощекотала пяточки Мари-Роз, и малышка довольно загулила. — А хозяйка еще всех нас переживет — мне назло!

— Да уж, с нее станется! И все-таки однажды ты станешь хозяйкой Дома Мане. Как же тебе повезло, Абби! Вот уж воистину счастье привалило — и по заслугам!

Дверь закрылась — мать и дитя остались вдвоем в комнате. Абигайль надела на дочь чистый подгузник, распашонку, пощекотала ей животик — и счастливо рассмеялась, когда малышка улыбнулась ей в ответ. Потом опустилась в кресло и приложила Мари-Роз к своей обнаженной груди. Крохотный жадный ротик, первые быстрые, решительные глотки — и неописуемое ответное движение в глубине ее существа. Абигайль вздохнула. В самом деле — до чего же ей повезло! Люсьен Мане, наследник Дома Мане, прекрасный принц из сказки, взглянул на нее — и полюбил с первого взгляда.

Склонив голову, она взглянула на дочь. Поглощая материнское молоко, Мари-Роз не отрывала глаз от ее лица; меж бровками у нее застыла крошечная морщинка сосредоточенности.

Хорошо бы глаза у нее остались голубыми, как у отца, думала Абигайль. Сейчас Мари-Роз соединяла в себе родительские черты: буйные, непослушные черные кудри, как у матери, отцовские глаза и молочно-белую кожу. Сама Абигайль о таком белоснежном личике могла только мечтать: ее кожа была смугло-золотистой, как у всех каджунов [2] Каджуны (фр. Cadiens) — своеобразная по культуре и происхождению субэтническая группа в населении современных США. По происхождению — франкоканадцы, живут в штате Луизиана. .

«Моя девочка возьмет самое лучшее от нас обоих, — думала она. — У нее все будет самым лучшим…»

Да, у нее будет все. Не только деньги, не только величественный особняк и положение в обществе — хотя теперь, узнав вкус богатства, Абигайль хотела того же для своих детей. Главное — в этом огромном доме Мари-Роз будет своей. Ее будут принимать и любить. И ее, и всех ее братьев и сестер. С раннего детства они будут читать и писать, будут правильно говорить по-английски и по-французски своими нежными голосами.

И никто никогда не взглянет на них свысока!

— Ты будешь настоящей леди! — прошептала Абигайль и погладила дочку по щеке. — Образованной богатой дамой, доброй, как твой папа, и рассудительной, как мама. Папа завтра вернется домой. Знаешь, завтра последний день столетия — значит, тебе предстоит жить уже в новом веке.

Тихий, певучий голос Абигайль убаюкивал и малютку, и ее саму.

— Рози, милая моя Рози! Как же хорошо жить на свете! Знаешь, завтра у нас будет чудесный бал. Я сшила себе новое платье — голубое, как твои глаза. Как глаза твоего папы. Я тебе не говорила, что прежде всего влюбилась в его глаза? У него такие лучистые, сияющие глаза! Он вернулся домой из университета — словно принц из дальних краев к себе в замок. Я взглянула на него — и ты не представляешь, Рози, как забилось мое сердце!

Она замолчала, задумчиво покачиваясь в кресле в зыбком свете свечей.

Абигайль думала о завтрашнем празднике. Как она будет танцевать с Люсьеном, как будет струиться и кружиться в вальсе пышная юбка ее нового голубого платья, как он будет гордиться ею.

И ей вспомнилось, как они танцевали вальс в самый первый раз.

Это было весной. Воздух был напоен ароматом цветов, а дом сиял огнями, словно королевский дворец. Она бросила работу и прокралась в сад, чтобы посмотреть на бал, увидеть, как сияет в ночи белое парадное крыльцо с черным кружевом балюстрады, увидеть, как светятся в темноте окна. Послушать музыку, доносящуюся из распахнутых окон и дверей галереи, куда выходили гости подышать свежим воздухом.

Абигайль представила, что она тоже там, в бальной зале, среди гостей, кружится, кружится в танце… Не удержавшись, она закружилась по садовой дорожке — и вдруг заметила, что в конце дорожки стоит Люсьен и смотрит на нее.

Так Абигайль оказалась в сказке. Прекрасный принц взял Золушку за руку и закружился с ней вместе. Не было ни хрустальной туфельки, ни кареты-тыквы — и все же эта ночь стала для нее волшебной.

Кажется, и сейчас она слышит, как музыка выплеснулась из распахнутых балконных дверей в сад.

— Бал окончен, гаснет день, тихо свечи догорают… — запела она вполголоса, прикладывая малютку к другой груди. — Музыка уж не играет, дом в покое затихает…

Как волшебно танцевали они тогда под звуки нежного и грустного вальса, в лунном свете, в бело-золотистом сиянии величественного особняка. Она — в простеньком платьице, он — в безупречном фраке и белых перчатках. В эти минуты, под звуки этого вальса, они полюбили друг друга — полюбили так, как случается лишь в сказках и в мечтах.