Софи Кинселла - Помнишь меня?

Я крепче сжимаю губы, но не могу не улыбнуться от его слов. Только мы вырулили на развязку, мой телефон подал сигнал.

— Это Эрик, — сказала я, прочитав сообщение. — Он в Манчестере, пробудет там несколько дней. Поехал осматривать новые участки для строительства.

— Да, знаю. — Машина уже выехала на узкую улочку. Движение здесь поменьше: мы на окраине города. — Понимаешь, Эрик мог бы покрыть все долги твоего отца, даже не заметив этого, — внезапно заговорил Йон, — но он предоставил это тебе. Не предложив помощи.

Я чувствую знакомый вкус обиды. Не представляю, что и думать.

— Ну, это же его деньги, — сказала я наконец. — Он не должен… В любом случае мне не нужна ничья помощь.

— Я знаю. Я предлагал. Ты отказалась. Ты очень упряма. — Он пристроился за автобусом и взглянул на меня. — А что ты планировала на остаток дня? Ведь Эрик уехал.

В душе что-то всколыхнулось. Я постаралась ответить сухо, по-деловому:

— Ничего не планировала. А что?

— У меня остались кое-какие твои вещи. Подумал, ты, возможно, захочешь забрать. Заедем?

— Хорошо, — безразличным тоном согласилась я.

Йон живет в самой чудесной квартире, какую я только видела в своей жизни. Дом, правда, не в престижном районе, в Хаммерсмите, но большой, с огромными старинными окнами, сверху полукруглыми. И что удивительно, оказывается, его квартира занимает и чердак стоящего впритык следующего дома. Она в миллион раз больше, чем кажется сначала.

— Потрясающе.

Почти лишившись дара речи, я оглядываю его квартиру-мастерскую. Высокий потолок, белые стены, огромный стол необычной формы. В углу мольберт, вдоль стен стеллажи с книгами, пара старомодных библиотечных стремянок.

— На этой стороне улицы все дома изначально строились под мастерские художников. — Йон идет и собирает оставленные повсюду грязные кофейные чашки. — Твои вещи там.

Я прошла сквозь арку в уютную гостиную с большими диванами с синей суконной обивкой. За диванами потертые деревянные полки, забитые книгами, журналами и даже растениями в горшках…

— Это же моя вазочка! — воскликнула я, увидев расписанный вручную глиняный кувшинчик. Когда-то давным-давно Фай подарила мне его на день рождения.

— Ну да, — кивнул Йон. — Здесь много твоих вещей.

— Мой свитер! — На одном из диванов валялся мой старый растянутый свитер, который был у меня, кажется, с рождения: я носила его сколько помню себя.

Я осторожно оглядываюсь. Здесь полно… меня. Вот уютное покрывало из искусственного меха, в которое я любила заворачиваться вечером. Старые фотографии. Розовый — смешно! — тостер, мой тостер.

— Ты уминала у меня хлеб, как будто тебя не кормили сутками.

В первый раз с тех пор, как я очнулась в больнице, я почувствовала себя дома. Даже моя разноцветная гирлянда здесь — наброшена на цветок в углу. Фу, пыльная.

Значит, вот где все мои вещи. Все они здесь.

Вдруг мне на память пришли слова Эрика. Он сказал так, когда я расспрашивала его про Йона. Ему можно доверить даже жизнь. Наверное, это я и сделала. Доверила ему всю свою жизнь.

— Вспоминаешь что-нибудь? — с надеждой спросил Йон.

— Нет, — покачала головой я. — Только узнаю вещички из моей прошлой жизни… — Я замолчала, увидев бисерную рамочку, которой не помнила. В рамочке моя фотография. С Йоном. Мы сидим на поваленном стволе дерева. Он меня обнимает, я смеюсь, закинув голову. Словно я самая счастливая девушка на свете.

А это уже серьезно. Это — настоящее. Значит, доказательства у него все-таки есть, вот, пожалуйста.

— Ты мог бы показать мне… — В голосе звучит упрек.

— А ты разве хотела мне верить? — Он присел на подлокотник дивана.

Он прав. Наверное, не хотела. Цеплялась за свою небывалую гламурную жизнь.

Я подхожу к столику, заваленному моими книжками в мягких обложках. Там стоит еще вазочка с семечками. Я зачерпываю горсть.

— Люблю семечки, — заметила я.

— Я знаю.

Выражение лица у него такое, мягко говоря, странное, что рука с семечкой останавливается на полпути ко рту.

— Что?

— Ничего, — пожал он плечами. — Просто у нас была такая… традиция. Мы в первый раз занимались любовью. Потом лежали, и ты щелкала семечки. Ты посадила несколько в баночку из-под йогурта. И потом мы стали так делать, иногда. Просто так… Мы говорили, что это наши дети.

— Мы сажали семечки? — Голос не мой.

— А-а, ерунда. Хочешь выпить?

— Где они? — не унимаюсь я.

Йон плеснул вино в бокалы и повел меня по коридору. Мы прошли через просторную, необыкновенной красоты спальню и вышли на балкон — широкий, с дощатым полом.