Арман Делафер - Одиль, не уходи!

В аллее послышались шаги. Он шел так осторожно, что я услышал его приближение только тогда, когда он находился уже в каких-нибудь двадцати метрах от беседки. Это был Лаборд. Я проследил за ним до подножия лестницы. Там он остановился на мгновение, потом поднялся в комнату. Я услышал характерный звук зажигалки, и в отверстии надо мной блеснул слабый свет. Лаборд, должно быть, закурил или просто хотел убедиться в том, что первым пришел на свидание. Соблазнитель проявил неосторожность. Если бы я, например, гулял в парке, то мог бы заметить огонек в беседке и подойти поинтересоваться его источником. И не думаю, что Лаборд смог бы привести убедительные доводы своего появления в таком месте и в такой час.

Это навело меня на мысль о том, что когда я сам стану писать письма, мне будет необходимо создавать в них атмосферу тайны и всевозможные предосторожности, которые облегчат для меня исполнение роли любовника. Конечно, никакого света не должно быть, и все разговоры мы будем вести только шепотом. Известно, что тембр голоса теряет большую часть своих характерных особенностей, если человек не говорит, а шепчет. Оставались только интонации, а я уже постепенно вошел в образ и мог неплохо имитировать его манеру говорить.

Издали до меня донеслись шаги Одиль, на сей раз достаточно решительные. Во время первого свидания ее походка была куда более медленной и неуверенной. Теперь это были шаги той, другой женщины, которая к тому же твердо знала, куда идет и что ее там ожидает.

Она вспорхнула по ступенькам и вошла в дверь, которую Лаборд оставил приоткрытой. Сразу прошла в глубину комнаты, вернулась, пошла в другом направлении, и в тишине отчетливо раздался ее насмешливый голос:

— Вы что же, боитесь слабой женщины? Будто шалунишка, который спрятался в темноте, чтобы…

Ее фраза оборвалась придушенным вскриком. До меня донесся жалобный стон, и меня просто передернуло от бешенства. Должно быть, и на этот раз он схватил ее, когда она проходила мимо него, и мгновенно запустил руку ей под платье. Потом до меня донесся звук падения. Я подумал, что она опустилась на пол, забыв о каком-либо сопротивлении, чтобы он мог вытянуться на ней во весь рост. Ревность обожгла меня огнем, в течение нескольких секунд в моем воспаленном воображении пронеслись видения Одиль, распростертой на полу, с задранной юбкой и распахнутыми ногами, и его, ласкающего ее жадными руками, прежде чем окончательно овладеть ею. Я уже готов был выскочить из своего укрытия, как голос Лаборда пригвоздил меня к месту:

— Что? Женщина на коленях передо мной? Какая честь!

Она, должно быть, опустилась на колени, ослабев от внезапной мужской атаки. Почему он не воспользовался этими мгновениями, чтобы повалить ее на пол и взять? Думаю, она не слишком бы сопротивлялась. Он, конечно, это тоже понимал, потому что она пришла, она была в его власти, и он, несомненно, уже ощутил ее слабость и ее желание. А я, немного придя в себя, обнаружил, что сжимаю в руке камень с острыми краями, которым уже был готов размозжить сопернику голову. Я выпустил ненужное оружие.

— Хотя, — добавил Лаборд, — сегодня ты не совсем женщина: на тебе свитер и брюки. Ни малейшего просвета. Ты так боишься меня?

Она, должно быть, покачала головой.

— Нет, себя, — услышал я ее тихий голос.

Но это уже не был голос моей жены. Это был голос той, другой женщины, признающейся в своем желании, в том, что ее покидают последние силы для сопротивления.

Снова наступило молчание. Я был вынужден воображать, чем они там занимаются — господи, какая мука! Он, должно быть, поднял ее с колен и прижал к себе. Потом он заговорил, причем обратился к ней на «ты», что прежде позволял себе лишь в письмах.

— Твое тело напряглось под моей рукой, а сосок твердый и торчит. Знаешь, о чем он говорит? О том, что ты меня хочешь.

— Действительно?

Она начала смеяться тем же смехом, что и в нашу брачную ночь, но на сей раз с явным налетом страсти.

— Ну, признайся, что ты меня хочешь!

— А разве вы не сделали для этого все возможное?

Она признавалась уже во второй раз. Но он был слишком тонким игроком, чтобы тут же воспользоваться этим. Его рука, должно быть, переместилась с ее груди на бедро, чтобы ласкать его. Она отступила на несколько шагов, он последовал за нею.

— Ты боишься моих рук? Однако между ними и тобой плотная ткань, которую ты выбрала, и которая, к тому же, усеяна пуговицами и крючками. Чего же ты боишься?

Теперь они были почти надо мной, она прислонилась к стене, я слышал их глубокое и встревоженное дыхание. Я догадывался, что она вся напряжена, а он едва касается ее одежды, чтобы не испугать ее раньше времени. Мне казалось, я слышу шуршание ткани под его рукой и приглушенные стоны Одиль.