Михаил Рыбка - Пус Мидун (СИ)

Когда первые снежинки достигли земли, Пус еще раз окинул взглядом видневшийся вдалеке Тучун, на темном фоне которого непогода раскрывала карты, крутя снежными хлопьями. Пришло время прятаться от непогоды и залечь в своем убежище. Неторопливо он спрыгнул с пенька и, важно ступая, побрел в тепло и уют, скрытые за изображением повешенной мыши. Внутри его дома обстановка, согласно внутреннему миру кота, была аскетической. Из мебели имелся только полосатый матрац, набитый соломой, одиноко дремавший в углу. Да стояли рядом пару мисок с засохшей едой. Удалось коту на той неделе раздобыть немного каши, которую он растянул на несколько дней. Еще пару комочков были оставлены на сегодняшний вечер, правда кое-где кашу уже начала брать зеленая плесень. С другой стороны от матраца кот соорудил нехитрый очаг из камней и тонкий дымоход. Пус умел правильно построить очаг, и весь дым, не задерживаясь, вылетал в трубу. Труба же, прежде чем пронзить крышу, делала несколько совершенно неожиданных с точки зрения траектории и здравого смысла витков и, рассеивая оставшееся от дыма тепло по жилищу. Сейчас в золе еще тлели несколько поленьев, которые Мидун бросил пару часов назад, желая натопить помещение перед морозной ночью. Воздух в его жилище, по мнению кота, был приятным и очень теплым. Пахло старой рыбой, шерстью, кровью и испорченной едой, и валяться на матраце, усеянном пятнами и дырами, ему было так же уютно, как когда-то в доме у Барки. Через несколько минут после того, как Пус улегся и принялся наслаждаться приятной истомой, за стенами поднялся ветер, и буря приступила к своей работе. Кот еще некоторое время прислушивался к скрипу старых деревьев, как их ветки ломаются и трещат, как гудит на ветру повешенная им пустая бутылка, чтобы отпугивать незваного гостя. Из этого шума кот умудрялся выделить даже шорох, издаваемый падающим на крышу снегом. Все эти звуки умиротворили животное. Пус Мидун уснул.

Спустя несколько часов сырой холод подобрался сквозь проплешины к животу кота и заставил его открыть глаза. Вокруг было темно, но остатки тлеющих угольков давали достаточно для кошачьего зрения света, открывая взгляду нанесенный ночной бурей сквозь щели хижины снег. Пус неторопливо потянулся, пошамкал пересохшим ртом и принялся на спине делать несложные упражнения для затекших лап. Вскоре он поднялся на них, прошелся с хозяйским видом по скудному жилищу, охваченному изнутри инеем, и принялся отодвигать картину, пытаясь выбраться наружу.

Весь горизонт, насколько хватало зрения, слепил отблесками солнечных лучей, не дававших, однако, никакого тепла. Немного зажмуриваясь, кот поставил дверь-картину на место и длинными скачками направился в левую от поселка сторону, намереваясь проведать в пещере Чумазого. По пути коту удалось, внимательно ступая по уже оставленным следам, пробраться в чей-то двор и стянуть кусок крапивной колбасы, вывешенной за окно для сохранности от порчи. Уложив его за пазухой, он направился дальше. К енотовой пещере уже заботливо была прочищена дорожка, орошенная местами желтыми следами мочи. Из входа в пещеру валил густой черный дым, подымающийся ровно, словно опорный столб, подпирающий небо. Заглянув внутрь, Пус увидел своего друга, греющегося у костра. Возле енота валялись куски резины, которые Чумазый подбрасывал в огонь, подставляя поближе к нему замерзшие лапы. В пещерке невообразимо воняло, весь потолок сплошь покрылся копотью и сажей. Сам енот тоже был практически весь абсолютно черный, лишь шерсть на задних лапах свалявшимися комками была охвачена желтыми ледышками.

— Ты что это делаешь? ‒ Пус прикрыл нос лапой и поморщился.

— Пус! ‒ радостно воскликнул енот. ‒ Вот здорово, что ты пришел! Проходи!

— Ты зачем резину-то палишь?

— А греться чем? Дров нет, ‒ развел енот лапами.

Пус прошел в пещерку и понял, что в ней ничуть не теплее, чем под открытым небом.

— Двери себе поставь. Ты же издохнешь от этой гадости. Хотя... ‒ беглого взгляда на морду енота хватало, чтобы понять, что тот доживает последние дни. По крайней мере, как существо мыслящее.

— Держи вот, поешь, ‒ кот выудил колбасу и разделил ее ловким рывком привычных уже к таким действиям лап. Енот схватил свой кусок и жадно разделался с ним менее, чем за минуту. На его морде засияла блаженная улыбка.

— Ты тут как вообще, не ешь ничего ведь?

Енот снова развел лапами ‒ нечего есть, мол.

— Только пьешь свою отраву?

Кивая, енот возразил: