Дана Арнаутова: Дорогой Жан...

Жан, я и сам не могу сказать, почему так цепляюсь за эти развалины, без которых прекрасно обходился столько лет. Ну, хорошо, не прекрасно, в глубине души у меня всегда, подобно старому облезлому псу с слезящимися глазами, жила тоска по садам Сен-Бьефа и мирной теплой тишине нашего дома. Я не могу, не могу и не хочу покинуть его сейчас, когда нам осталось так мало времени провести вместе. Я последний, и дом просто развалится, став руинами уже не по названию, а на самом деле. Но пока мы будто поддерживаем друг друга…

Ах, Жан, я сыплю словами, чтобы скрыть за ними свой страх. Знаешь, я стал прятать эти письма в наш старый тайник в библиотеке. От кого? Не знаю. Ко мне приходит только доктор, с чего мне бояться его? Должно быть, это еще один признак постепенного разрушения мозга, ведь его омывает неполноценная кровь, отравленная болезнью и обезболивающими пилюлями. Ночью мне приснился сон. Я склонялся над мертвой девушкой, глядящей в безупречный круг луны, трогал холодную окостеневшую руку. Ригор мортис, не так ли? Откуда я знаю это, Жан? Услышал от тебя, вероятно… Но это значит, что девушка уже была мертва, откуда же тогда у меня могла взяться кровь на руках?

Я перечитываю последние фразы снова и снова, но смысл их ускользает. Я не мог испачкаться кровью во сне, а Мартен видел ее на мне наяву. Но я не помню, как и куда выходил. Но сборщицу яблок, если это была она, нашли до моей лихорадки, утопившей и без того слабый разум в забытьи. Жан, как мне не хватает твоей спокойной логики и ледяной рассудочности. Я… Я боюсь и не хочу вспоминать. Это ведь уже было, верно? Люси… она была первой. Еще двое девушек из деревни последовали за ней, прежде чем все прекратилось. Мартен не помнит, но он не из Сен-Бьефа. Мне бы стоило поговорить, но с кем? С рассудительным доктором? Со смешным недотепой кюре? С Греноблем? Я боюсь говорить об этом, Жан, словно мои слова и даже мысли пробудят нечто страшное, чему лучше бы лежать в могиле вместе с последним из Дуаньяров.

05 ноября 1933 года

Тулуза, ул. Св. Виктуарии, 12

Г-ну К. Жавелю

от г-на А. Леграна

Кан, отель «Дюссо»

ПОМЕЧЕНО «СКОРАЯ КУРЬЕРСКАЯ ПОЧТА»

Господин Жавель,

Прочитав ваше письмо, я сначала выполнил вашу просьбу и составил список тех городов, куда может последовательно отправиться инспектор Мерсо, приложив к нему имена и адреса жертв. Но потом мне пришло в голову, что вам в вашем почтенном возрасте будет несколько затруднительно следовать за господином Мерсо. Не подумайте, что я хочу уклониться от добровольно взятых на себя обязанностей по поиску преступника путем исследования статистических материалов, но не проще ли будет отправиться к инспектору мне самому? Я глубоко ценю деликатность, с которой вы описали мнение инспектора о моих методах работы, но надеюсь, что при личном знакомстве смогу либо убедить его в их ценности, либо оказать ему более действенную помощь, если она понадобится инспектору. Ваше письмо я беру с собой, чтобы передать г-ну Мерсо, а уж он, полагаю, найдет способ связаться с вами. Господин Жавель, я не смею просить, но если бы вы, с вашим опытом и умением, сочли возможным продолжить мое дело здесь, в Кане, раз уж все равно собирались на время оставить службу… Впрочем, я понимаю, что эта просьба слишком дерзка, и высказать ее меня заставило только отчаяние и невозможность разорваться на две части, чтобы успеть везде. Я уверен, абсолютно уверен, что не должен прекращать… Впрочем, неважно. Если есть прямая улика, инспектор, конечно, должен узнать об этом как можно раньше. Жду вашего ответа,

7 ноября 1933 года

г-ну А. Леграну

Кан, отель «Дюссо»

от г-на К. Жавеля,

Тулуза, ул. Св. Виктуарии, 12

Г-н Легран, вы правы. С бумагами от меня больше толку. Выезжаю в Кан и жду в «Дюссо». Передайте Пьеру, что это врач Клэр, он поймет. Удачи. Ваш К. Жавель.

8 ноября 1933 года, Сен-Бьеф, Нормандия

Жан,

Эти письма, ты знаешь, не просто ритуал, помогающий мне как-то собрать и привести в порядок спутанный клубок мыслей. Это, пожалуй, связь, единственная тонкая, но пока еще крепкая нить, держащая меня на краю. Я пообещал себе две вещи, Жан, которые непременно должны случиться прежде, чем я рассчитаюсь с этим миром. Я хочу вспомнить все, что столько лет скрывала моя лукавая память, и я хочу дождаться кальвадоса нового урожая. Увы, второе — уже вряд ли. Сегодня, откашлявшись, я увидел на платке давно ожидаемые кровавые пятна. Старый седой доктор в госпитале предупреждал меня, что ранения в грудь не проходят бесследно. Немолодой лысоватый профессор медицины, с которым судьба свела меня в Алжире, качал головой, убирая стетоскоп. Я все понимаю, Жан. Это могло быть что-то иное, никто не вечен, а у меня хотя бы есть время попрощаться с жизнью, как подобает. Притом я вовсе не собираюсь дожидаться последнего этапа — к чему? Но вот кальвадос… Его жаль. К моим услугам лучший сорт во всей Нормандии, несколько бутылок самого удачного года за последние полвека все еще ждут своего часа, и я не собираюсь оставлять их тем, кто придет, подобно вору, искать нищенской поживы в осиротевшем доме. Пожалуй, стоит послать бутылку Греноблю, он помнит родителей и оценит последний кальвадос Дуаньяров по достоинству. Но все равно я хочу попробовать новый, этого года. Мне кажется, он должен быть особенным.