Стюарт Макбрайд - Колыбельная для жертвы

– Мы друзья, конечно… Почему бы нам не быть друзьями?

– Если хочешь, чтобы все было по-старому, тогда вот что тебе нужно будет сделать… Поговоришь со всеми своими приятелями, примерными, как и ты, гражданами, и выяснишь, кто воровал из закромов хирургические расходные материалы. А потом мне расскажешь. – Улыбнулся ему, постаравшись, чтобы улыбка вышла доброй и холодной. – И сделаешь это завтра, к этому же времени.

Он стал еще меньше.

– А если я не смогу? В смысле, ну, вы понимаете, я приложу максимум усилий, вне всякого сомнения, но что, если я буду спрашивать, а мне никто ничего не скажет?

Моя рука опустилась ему на плечо, он вздрогнул. Моргнул.

А я ему плечо сжал, нежно так:

– Давай не будем это пробовать, ладно?

Женщина из отдела по работе с персоналом улыбнулась нам, правда, улыбка не ушла дальше ее щек. Склонилась над Элис, усаживая нас в пару кресел, обитых кожзаменителем. Кожа у нее была белая, как молоко, длинные черные волосы по бокам, а спереди челка, как будто выстриженная одним касанием ножниц.

– Даррен присоединится к нам в ближайшее время, он разговаривает по телефону. – Сложила руки перед собой. – Так в чем, собственно дело?

Настенные часы у нее за спиной показывали двадцать минут пятого. Все будет в порядке, если не будем рассиживаться.

Я устроился поудобнее, вытянул вперед правую ногу:

– Боюсь, что это касается только нас и мистера Уилкинсона.

На табличке, приверченной посредине раскрытой настежь двери, написано: «МЯГКАЯ КОМНАТА ДЛЯ ПЕРЕГОВОРОВ № 3». Лимонно-желтые стены, пара картинок в рамках, белая маркерная доска, флипчарт на подставке рядом с дверью. Низкие стулья, шесть штук, тоже обитые кожзаменителем, и кофейный столик в круглых прыщах от горячих чашек. Воняло потом и безысходностью.

– Ах… – Улыбка стала слегка натянутой, вокруг глаз появились морщинки. – Боюсь, об этом не может быть и речи. В соответствии с процедурой, установленной в нашей больнице, беседы штатных сотрудников с представителями средств массовой информации, членами семей пострадавших или с полицией должны проходить в сопровождении представителей службы управления персоналом, если эти встречи проходят на нашей территории. – Махнула рукой в сторону двери. – Конечно, если вы решите задержать его и вывести с территории больницы – это ваша прерогатива. Вы собираетесь его задерживать?

– Я еще не решил.

Глаза над натянутой улыбкой похолодели.

– Могу заверить вас, детектив-констебль Хендерсон, что Даррен является весьма ценным членом моей команды. Когда с ним произошел несчастный случай, на следующий день он пришел на работу в девять утра. Это говорит о его преданности делу. – Сложила руки на груди. – И что он сделал, по вашему предположению?

Я посмотрел на нее пристально.

Она покачала головой:

– Он три раза был лучшим работником месяца. И это среди всех сотрудников больницы, не только моего управления. Он добросовестен, трудолюбив, и он на самом деле очень много вложил в наш производственный процесс и внутренний трудовой распорядок.

Элис натянула рукава своего полосатого топа на кончики пальцев:

– С ним произошел несчастный случай?

– Его сбила машина на пешеходном переходе, только и всего. Но на следующий день он был на работе, утром в пятницу, бац, и к самому началу пришел. – Она хлопнула ладонями, резко и сильно. – Так, а как насчет чашечки чая?

Как только она ушла, Элис наклонилась ко мне, голос едва слышен:

– Мы что, правда думаем, что Даррен Уилкинсон – Потрошитель?

– А ты чего шепчешь? У нее щеки зарозовели.

– В смысле, я понимаю, что он работает в больнице, может иметь доступ к лекарственным препаратам и узнать кое-что о хирургическом вмешательстве, скорее всего наблюдая за операциями, и что все жертвы были медицинскими сестрами, и что он работает в службе управления персоналом, а там имеет доступ к личным делам сотрудников, не говоря уже о том, что Джессика Макфи была акушеркой, но… – Между бровей обозначились морщинки. – А, я поняла. Если посмотреть на это таким образом…

– И просто так случилось, что он встречался с одной из жертв? Очень странное совпадение.

– Ну а может быть…

– Судя по информации из полицейского компьютера, ему сейчас двадцать семь. Значит, когда в первый раз нарисовался наш подозреваемый, ему было всего девятнадцать. Как-то не очень совпадает с психологическим портретом, тебе не кажется?

Стрелки настенных часов подползли к четырем двадцати пяти.