Джеймс Паттерсон - Прыжок ласки

– Вот видите? Вы никак не можете отделаться от ваших выдумок. Мне это нравится. Вы великолепны!

– Это не выдумка, Шефер. И вам, как и мне, это хорошо известно.

– Тогда докажите свою правоту, Кросс. Выиграйте свое говеное дело, в конце концов. Победите меня во время честного боя в суде. Я ведь даже дал вам некоторое преимущество – вы играете на своем поле.

Я начал приближаться к нему, не в силах более сдерживаться. Шефер стоял на месте, как вкопанный.

– Для вас это только безумная игра. Мне приходилось встречать подлецов вроде вас и раньше, Шефер. Но я всех их победил. Одержу победу и на этот раз.

– Сильно сомневаюсь, – рассмеялся он мне в лицо. Я прошел мимо него и быстро зашагал к выходу.

В этот момент он толкнул меня сзади, и весьма ощутимо. Шефер оказался гораздо сильней, чем выглядел внешне.

Я пошатнулся и чуть не упал на каменный пол, никак не ожидая от Шефера внезапной вспышки гнева. В суде он держался с завидным спокойствием, теперь же его эмоции вырвались наружу. Вся страсть к насилию и безумию, каковыми и являлся сам Шефер.

– Ну так давай, победи меня прямо сейчас. Посмотрим, как тебе это удастся, – изо всех сил заорал он. – Одолей меня здесь. Только вряд ли у тебя получится, Кросс. Ты не сможешь!

Он направился ко мне, готовый к бою. Мы были примерно одинакового роста и весили около двухсот фунтов каждый. Я сразу вспомнил, что он долгое время служил в армии и только потом перешел в МИ 6. Шефер до сих пор сохранял великолепную физическую форму. Бодрый и ловкий, настоящий спортсмен.

Он снова толкнул меня обеими руками.

– Если тебе удавалось побеждать и более крутых парней, то со мной ты запросто разберешься, – прорычал он. – Разве нет? Я же для тебя слабак!

Я чуть было не ударил его. Мне до боли хотелось уложить Шефера, чтобы утереть ему нос и не видеть больше этого ухмыляющегося довольного лица.

Но я не стал делать этого. Я просто схватил его за грудки, подтянул к себе, а затем прижал к каменной стене.

– Не сейчас и не здесь, – прохрипел я. – Я не стану с тобой драться, Шефер. Ты же сразу бросишься к репортерам под камеры. Но я все равно одержу над тобой победу. Очень скоро.

Он скривился в безумной усмешке и расхохотался:

– Какой же ты весельчак! Ты сам-то хоть понял, что сказал? Ну, умора!

Я зашагал вперед по темному туннелю. Пожалуй, это было самым трудным из всего, что мне приходилось когда-либо делать. Мне хотелось вышибить из него ответы на все мои вопросы, силой добиться исповеди. Мне нужно было узнать, что случилось с Кристиной. Слишком много вопросов мучило меня, но я понимал, что он мне все равно не ответит на них. Сюда он пришел для того, чтобы поиграть, а в качестве приманки выставил самого себя.

– Ты проиграешь… и потеряешь все, – крикнул он мне в спину.

В тот момент я мог бы убить его, не задумываясь.

Я почти повернулся, но сдержал себя. Вместо этого я просто открыл скрипучую дверь выхода и оказался на улице. Солнечный свет чуть не ослепил меня, и я почувствовал, как на пару секунд у меня закружилась голова. Прикрыв рукой глаза, я поднялся по каменным ступеням, ведущим к стоянке. Здесь меня ждал еще один неприятный сюрприз.

Там собрались с дюжину мрачных репортеров, некоторые из них работали в центральной прессе. Кто-то предупредил их, что я буду выходить именно здесь.

Я оглянулся на серую железную дверь, но Шефера не увидел. Очевидно, он пошел к другому выходу.

– Детектив Кросс, – услышал я свое имя. – Вы, скорее всего, проиграете дело. Вы сознаете это?

Да, я это прекрасно сознавал. Я терял все и не представлял себе, как остановить этот процесс.

На следующий день меня допрашивала Кэтрин Фитцгиббон. Она очень хорошо потрудилась, чтобы закрыть бреши, пробитые адвокатом Халперном, хотя бы частично. Джулес постоянно прерывал ритмичный ход допроса своими возражениями. Из всех открытых процессов этот был наиболее сводящим с ума. Казалось предельно ясным, что Джеффри Шефер должен быть обвинен и осужден, но выходило по-другому.

Однако через два дня у нас появился шанс на победу, и предоставил его никто иной, как сам Шефер, словно насмехаясь над нами. Теперь становилось совершенно ясно, что он еще более безумен, чем мы предполагали. Игра стала его жизнью, все остальное не имело значения.

Шефер согласился давать показания, чему все, кроме меня, были удивлены. Я понимал, что он просто хочет поиграть перед аудиторией.