Брижит Обер - Кутюрье смерти

Белобрысая кассирша, бородач, старик-наркоман, толстяк, девчонка, собака, блондинка-трансвестит, старый горбун. Есть ли что-то, что их объединяет, — как в тестах, когда надо угадать следующее число в предложенных последовательностях? Или эти жертвы — знаки, призванные символизировать нечто для убийцы или для общества?

Если принять во внимание, что трансвестит выглядит как женщина, можно сказать, что у них было две блондинки, два старика и два объекта, не поддающихся классификации.

Мужчина, женщина. Всегда был симбиоз. Принадлежит ли убийца к сексуальным маньякам, или же это полный отморозок?

Уже шесть! Пора на тренировку. Жан-Жан встал. Приятно будет помахать кулаками.

Отпотев два часа, Жан-Жан почувствовал себя лучше. Краем глаза он наблюдал за Бланом, который дурачился со своими приятелями, всей этой командой с площади Жана Жореса.

Там же были и двое парней из гаража: коротышка и длинный. Жан-Жан не выносил их, считая, что за поломки, что случались с его обожаемой «лагуной», они несли персональную ответственность. Наверняка они говорили об этих убийствах, потому что Блан что-то им нашептывал, украдкой поглядывая на Жан-Жана. Мог бы и поостеречься: не время раздражать начальников.

Коротышка вышел из спортзала страшно голодным. Он отказался идти обедать с Жан-Ми и Эльзой и бросился домой, где ублажил себя огромной тарелкой свежего мяса. Он следил за своей диетой, как профессиональный спортсмен. Поглощение собственноручно добытого мяса возвращало ему силы. Мясо было сочным, но ножи стоило наточить. Твари, которые мало двигаются, быстро жиреют.

Сытый, он заснул на диване, не досмотрев волейбольный финал. А жаль, тем более что Франция выиграла, а он этого не увидел.

Марсель дважды нажал на сигнал. Окно открылось. Выглянула Надья. Помахала рукой.

— Сейчас идем!

Когда Марсель позвонил ей накануне, он был уверен, что она откажется, и сам первым удивился, когда услышал в ответ простое «да». Это «да» болью отозвалось в нем, как если бы она сочла его потенциальным клиентом, но потом он решил, что это не так. Вела она себя с ним совершенно естественно. Никакой показной любезности, сказал он себе, пряча улыбку в усах.

Через пять минут она уже вышла из подъезда: одной рукой она держала Момо, в другой была огромная корзина и скатерть. Марсель наклонился, открыл дверцу. В голове у него прозвучал обиженный голос Мадлен: «Ты хоть раз можешь мне помочь? Видишь же, что у меня руки заняты!» Марсель выпрямился, обошел машину, открыл багажник, поставил туда корзину, уложил скатерть.

— Что там? О, да я вижу, вы прихватили с собой все столовое серебро! — насмешливо произнес он.

— Слушай, легавый, а машина-то у тебя какая грязная! — встрял Момо. — И всюду какие-то шишки.

— Это не моя, — любезно ответил Марсель. — Приятель одолжил. — Он решительно настроился не портить день. — Тебе удобно, Момо?

— Ну да… да…

На заднем сиденье Момо нашел коробку шаров для игры в петанк, которые были разложены по размеру и весу, и с удовольствием перемешал их.

Надья покосилась на окно своей квартиры. Марсель молча завел машину и поспешил быстрее отъехать, пока она не передумала.

Чувствовал он себя непривычно. Этакий мерзавец, избравший тернистый путь адюльтера. На душе же у радостного мерзавца было весело, хотелось петь. Ему вспомнился фильм, который Мадлен заставила его посмотреть, — «Портрет Дориана Грея», там была одна фраза: «Во мне и Рай, и Ад». Ну так вот, Марсель сейчас был готов быть тем Адом и Раем, громом небесным и солнечным диском, облаками и дождем, всем, чем угодно, только бы его оставили в покое.

Дорога, как шрам на выскобленной щеке южноафриканского бура, петляла по голым холмам, и Марсель чувствовал себя первооткрывателем. Не будет он сегодня думать ни об убийствах, ни о Жан-Жане, ни о Мадлен: только о себе и Надье.

Они нашли симпатичный уголок — здесь не валялись повсюду резинки и банки из-под пива — и решили перекусить. Марсель открыл корзину, вытащил припасы.

— Ну, вы и постарались! Наверное, всю ночь готовили!

— Я подумала, что вы проголодаетесь. А готовить я люблю.

Жемчужина! Настоящая жемчужина, святая! Оазис посреди пустыни!

Марсель весело смолотил две тарелки кускуса, опорожнил бутылку марокканского вина, прилежно и молча проглотил несколько безвкусных пирожных. Ему было хорошо, спокойно. Сколько месяцев Марсель уже не чувствовал себя так спокойно? Так мирно. В безопасности. Надья говорила мало. Скучала? Или вообще такая молчаливая? Нет, вроде ей не скучно. Улыбается. Марселю казалось, что он очутился на одной из тех картин, которые любил: ресторанчики на берегу, гребные гонки, сельские праздники…