Джеймс Паттерсон - Явился паук

Судья Каплан стукнула своим молоточком и скомандовала:

— Тишина в зале! Тише! Довольно этого!

Действительно, этого было довольно. Старт был взят. Начался процесс века — суд над Гэри Сонеджи-Мерфи.

В принципе, весь мир пребывает в непрерывном хаотическом движении, но особенно это касается моих отношений с расследованием и правосудием. В тот же день после заседания суда я занялся делом, имевшим для меня огромный смысл: я играл с детьми в настольный футбол. Деймон и Джанель были полны энергии, весь остаток дня проведя в соревновании за мое внимание. Они отвлекли меня от мыслей о неприятностях, неминуемо ожидавших меня в последующие недели.

Вечером после ужина мы с Нана засиделись за столом с чашками кофе из цикория. Я хотел послушать, что она обо всем этом думает, хотя и так догадывался. Пока мы ужинали, руки ее находились в постоянном движении, как у Сэтчел Пейдж, намеревающейся подать крученый мяч.

— Алекс, нам надо поговорить, — собралась наконец бабуля Нана. Когда она собиралась что-то сказать, то сперва замолкала, а затем разражалась монологом, который мог растянуться на часы. В соседней комнате дети смотрели по телику «Колесо фортуны». Доносившиеся оттуда вопли и болтовня создавали приятный домашний шумовой фон.

— Так о чем будем говорить? — поинтересовался я. — Кстати, ты слыхала, что сейчас каждый четвертый ребенок США живет в нищете? Думаю, скоро мы присоединимся к моральному большинству.

Нана молча собиралась с мыслями. Ее зрачки превратились в точечки величиной с булавочную головку.

— Алекс, — начала она наконец, — ты ведь знаешь, что я всегда на твоей стороне, особенно в важных делах.

— Знаю, с тех самых пор, когда я прибыл в Вашингтон со спортивной сумкой и состоянием в семьдесят пять центов.

До сих пор у меня перед глазами картины, как я еду «к бабушке на север». Словно вижу тот день, когда прибыл из Уинстон-Салема на вокзал Вашингтона. Моя мать только что умерла от рака легких, отец скончался за год до нее. В кафешке Моррисона Нана купила мне поесть: я впервые в жизни очутился в ресторане. Так, в возрасте девяти лет, Регина Хоуп взяла меня к себе. У нее было прозвище «Королева надежды». Она учительствовала здесь, в Вашингтоне; тогда ей уже было под пятьдесят. Одновременно со мной в Вашингтон прибыли три моих брата и жили у разных наших родственников до восемнадцати лет. А я все время оставался у бабули Нана.

Мне повезло. Иногда, впрочем, Нана становилась настоящей «королевой ведьм», потому что она «лучше меня знала, что мне нужно». Уж она повидала разных типов вроде меня на своем веку, например, моего папашу в разных видах. Она любила мою мать. Бабуля Нана была и остается классным психологом. Тогда, в возрасте десяти лет, я впервые назвал ее бабулей Нана. Она заменила мне одновременно и бабушку, и мать. Сейчас она сидела, скрестив руки на груди и демонстрируя железную волю.

— Алекс, у меня дурные предчувствия насчет тебя.

— Можешь объяснить почему?

— Могу. Прежде всего, Джеззи — белая женщина, а я им не доверяю. Хочу доверять, но не могу. Большинство из них нас не уважает. Лгут нам в лицо.

— Ты выражаешься как уличный оратор, революционерка Фаррахан или Сонни Карсон, — заявил я, убирая тарелки и столовое серебро в старую фарфоровую раковину.

— Мне нечем гордиться, но я ничего не могу с собой поделать.

Бабуля Нана следила за мной.

— Разве Джеззи виновата в том, что она белая?

Нана заерзала в кресле, поправляя очки, висевшие на цепочке у нее на шее:

— Она виновата в том, что гуляет с тобой. Похоже, она хочет заставить тебя бросить карьеру полицейского и все, чем ты занимаешься здесь, в Саут-Исте. Все, что тебе дорого в жизни. Деймона и Джанни.

— Что-то я не заметил, чтобы они выглядели несчастными и обиженными. — Я уже повысил голос, стоя со стопкой грязных тарелок.

Нана опустила руки на подлокотники:

— Черт возьми, Алекс, ты этого не видишь, потому что не хочешь. Ты для них — все. Деймон уже боится, что ты бросишь их.

— Дети думают так потому, что ты их настраиваешь! — Я верил в то, что говорил.

Бабуля Нана молча откинулась на спинку кресла, не произнеся ни звука. Она выдержала длительную паузу, показавшуюся мне утонченной пыткой.

— Ты абсолютно не прав. Я забочусь об этих ребятишках так же, как заботилась о тебе. Вся моя жизнь прошла в заботах о людях и уходе за ними. Я никогда никого не обижала.

— Ты сейчас обидела меня и знаешь это. Ты знаешь, что значат дети для меня.