Джеймс Паттерсон: Явился паук

Неслабо.

Ранним утром двадцать первого декабря 1992 года я в полном удовольствии расположился на солнечной веранде своего дома в Вашингтоне, Пятая улица, федеральный округ Колумбия. В крохотной узенькой комнатушке валялись в беспорядке зимние вещи, рабочая обувь, поломанные игрушки, а уборка как-то не вписывалась в мои планы. В конце концов, дом — мой, хочу — убираю, хочу — нет. Я наигрывал мелодии Гершвина на стареньком расстроенном (а когда-то великолепном) пианино. В пять утра на веранде холодрыга, как в морозилке, но ради «Американца в Париже» стоило помучиться.

Вдруг на кухне зазвонил телефон. Наверное, я выиграл в беспроигрышную лотерею округа Колумбия, или Вирджинии, или Мэриленда, а меня вчера позабыли оповестить. Я исправный участник всех трех.

— Нана, возьмешь трубку? — проорал я, чтобы было слышно с веранды.

— Мог бы и сам взять. Все равно тебя, — проворчала моя проницательная бабушка. — Мне вообще нет смысла подходить к телефону.

Вот так, в общих чертах, она выразилась. Может быть, чуточку сочнее. Как обычно.

Пришлось самому на негнущихся от холода ногах тащиться в кухню, по пути наступая на разбросанные игрушки. Мне уж тридцать восемь стукнуло. Как говорится, жизнь прожить — не поле перейти. Оказалось, звонит мой напарник по расследованиям, Джон Сэмпсон. Знает, что я ранняя пташка. Он вообще знает меня лучше, чем родные дети.

— Здорово, Белоснежка. Давно пробудился? — приветствие звучит почти как пароль. Мы с Сэмпсоном неразлучны с девяти лет, с тех самых пор, когда вдвоем пытались грабануть магазин Парка у пустырей. Нам не приходило в голову, что старина Парк вполне способен пристрелить пару пацанов из-за блока «Честерфилда». Но бабуля Нана, полагаю, была бы еще беспощаднее, знай она о подобных проделках.

— Да, теперь пробудился, — ответствовал я мрачно. — Что, хорошие новости?

— Очередное убийство. Похоже, снова наш паренек потрудился, — бодро сообщил Сэмпсон. — Нас поджидает куча народу.

— Не испытываю ни малейшего желания с утра любоваться трупами, — пробормотал я, чувствуя легкое урчание в желудке. Я намеревался начать день совершенно по-другому. — Говно. Послать бы всех…

Бабуля Нана отвлеклась от дымящегося чая и яиц всмятку, чтобы испепелить меня осуждающим взором. Она была уже одета для школы, где в свои семьдесят девять лет трудилась на добровольных началах. Сэмпсон продолжал описание душераздирающего убийства, смакуя наиболее омерзительные детали.

— Будь любезен следить за своей речью, Алекс, покуда ты живешь в этом доме, — мрачно заявила бабуля Нана.

— Минут через десять прибуду, — рявкнул я в трубку и обратился к бабуле: — Это мой дом.

Ответом мне был тяжкий вздох, как будто ей сообщили ужасное известие.

— В Лэнгли-Террас произошло новое зверское убийство. Похоже, это дело рук маньяка, — пояснил я.

— Скверно, — признала бабуля Нана, пристально глядя на меня добрыми карими глазами. Ее роскошная седина напоминала одну из тех салфеток, которыми она любовно украсила кресла в гостиной. — Вот до чего довели наш город эти политиканы. Иногда я подумываю, Алекс, что отсюда нужно уехать.

— Мне тоже такое порой приходит в голову, — признался я. — Но мы устоим, надеюсь.

— Да, мы, негры, устойчивы. Мы всегда были выносливы и умели страдать молча.

— Ну уж не всегда молча, — возразил я.

Для пущей солидности я вознамерился надеть старый твидовый пиджак, поскольку в связи с убийством наверняка придется общаться с белыми, а поверх — спортивную куртку. Так мне будет тепло.

На моей прикроватной тумбочке стоит фотография Марии Кросс, моей жены. Три года назад она была убита выстрелами из проезжающего автомобиля. Это убийство осталось в числе нераскрытых, как и большинство убийств в Саут-Исте.

Перед уходом я поцеловал бабушку, как это у нас повелось с тех пор, как мне исполнилось девять. Еще у нас принято говорить «прощай» на случай, если не случится больше увидеться. Так продолжается уже почти тридцать лет, с того самого времени, когда Нана взяла меня к себе в надежде сделать из меня что-нибудь путное. Благодаря ей я — следователь со степенью доктора психологии — живу и работаю в вашингтонском гетто, федеральный округ Колумбия.

Официально я числюсь начальником сыскного отдела — работенка, которую не назовешь иначе как «шум и ярость», как говаривали Шекспир и мистер Фолкнер. В иерархии вашингтонского полицейского управления я должен бы быть шестым или седьмым по значимости лицом, но это, увы, не так. Зато я обязан побывать на каждом месте преступления, число коих в округе Колумбия все растет.