Кирилл Казанцев - Бункер разбитых сердец

«…эта душа. В 26 г. Мне предложили новую квартиру. Появилась возможн. переселит. в отдельную. Но я сразу отказался. Ведь для этого надо было вскрыть полы и достать вещи Анны. Потом перепрятывать. А это мне казалось всеравно что вытащить покойника из могилы. И расстатся с ними не хотел. Они стали моей совестью. Да и привык тут уже. И к соседям привык. И меня снова посчитали героем, что отдал очередь больше в том нуждающ. многодетному сослуживцу».

– Ну вот, «сослуживцу», значит, я не ошибся, посчитав автора военным, – заерзал на диване Михаил и с еще большим интересом стал дочитывать: «И от этого снова я был противен себе еще сильнее. Бывали моменты что хотел пустить пулю в лоб. Вот только дальнейшая судьба Алексея сдерживала от эт. шага. Мало ли что. А вдруг нужен стану в крайней степени.

После детдома он пошел учится в ремесленное. Причем на столяра. Похоже в нем заговорил мой покойный отец. Он был и столяром и плотником и краснодеревщиком. Теперь я уже был спокоен за сына. Внешность барчука, а профессия наша. Теперь ему тоже дали комнату как когдато и мне. Я знал его адрес. Улица тулупная 17 ком. № 8. Когда ему исполнилось двадцать лет он женился. Его женой стала такая же детдомовка. он видать там еще в нее влюбился. Но ничего. Симпатичная. Но не чета Анне. Она была на год его старше и работала на этой же мебельной фабрике учетчицей. И в этом же 39 году у них родился сын. Назвали они его Пашкой. Теперь у меня еще и внук появился которой обо мне ничего не знал. Да и о бабке Анне тоже. И сам Алешка конечно ничего не знал о своих родственниках ни с той ни с другой стороны. Потому что такие биографии тогда детям не выдавали. Странно мне всегда было, что ему фамилию свою оставили. Вот теперь еще один Сутулов появился. Павел Алексеевич Сутулов…»

Михаил отложил дневник на тумбочку и, тяжело вздохнув, пошел курить в кухню. Глядя в ночь за окном, стал думать о себе. «И чего я вдруг стал критиковать этого горемыку? Он хоть боялся чего-то, хоть отслеживал жизнь своего отпрыска, которого, как и моего, звали Алексеем. А вот я что творил? На четыре года в осадок выпал. В штопор вошел. И вообще ничего не знал о своих детях. Вот и у самого чуть внуки не случились. А ведь это не за горами. Ну, ничего, есть, надеюсь, еще время, чтоб исправить свои ошибки. Жить нужно так, чтобы было не стыдно умереть. А может, стоит найти этого Павла Сутулова. Возможно, он еще жив и живет в этом городе. Или его потомки. В принципе, стоит попробовать. Вон и адрес кое-какой имеется. Есть от чего оттолкнуться. Если найду кого из них, то дневник им отдам. Он никакой ценности для государства не представляет, а для них – целая жизнь. Хоть узнают, что в них течет не только рабоче-крестьянская кровь, но и дворянская. Это сейчас модно в отличие от тех времен».

Докурив сигарету, он вернулся к чтению уже с новой идеей, которую решил воплотить в жизнь, во что бы то ни стало. И с еще большим интересом стал уже не просто читать дневник, но и изучать его, выискивая полезные для себя факты.

«Не знаю как сложится его судьба. Но вот сейчас почти знаю наверняка, что грядет война с Германией. Опять эта Германия! Мне поручили строительство бункера явно не для того чтоб в нем картошку хранить. Это объект стратегического назначения особо засекреченный и особой важности. Кроме того сроки дали на строительство очень малые. Значит торопит время. Война уже близко. О ней все знают, но все молчат. Будто боятся. А вот я как раз и не боюсь. Я жду ее как искупления своих грехов. Как освобождения от своих вечных страхов. Первым пойду на фронт, даже если и не отпустят. Сбегу добровольцем. Вот только Пашку жаль. Но, если не убьют меня, обязательно найду его. Найду и все расскажу о чем тут пишу. И пусть меня потом расстреляют. Я того заслуживаю.

Сейчас мы уже приступаем к оштукатуриванию стен. Я заранее собственными руками, чтоб никто не видел из моих стройбатовцев сам сделал в стене тайник. Туда положу шкатулку, медальон и фотографию Анны. Положу и этот дневник. Пусть там все покоится с миром. Эти вещи никому не принесли счастья. Так пусть никто о них и не узнает. Даже я не знаю кому мы строим этот бункер, но знаю одно – он мой. В нем вся моя сознательная жизнь. Ее неправильное начало. Ее страшная середина и ее неизвестный конец».

На этом записи закончились. Но Михаил продолжал смотреть в эти маленькие пожелтевшие от времени блокнотные листы, находясь под сильным впечатлением. Ужасная судьба. Не позавидуешь. Интересно, выжил ли этот человек на войне? Сумел ли найти внука? Рассказал ли что ему, как обещал?