Владимир Гурвич - Баловень судьбы

Анастасия положила на гробницу цветы, которые она прихватила из дома. Я как-то вовремя об это мне подумал, а по дороге их не продавали.

Мы молча стояли над могилой, я украдкой посматривал на молодую женщину. Внезапно мне показалось, что ее лицо сделалось каким-то странным, оно покрылось мертвенной бледностью. Неожиданно Анастасия качнулась куда-то в сторону. И если бы не моя быстрая реакция, она бы упала прямо на могильную плиту.

Я подхватил ее уже на лету. Я прижал Анастасию к себе, не зная, что делать дальше. По близости не было ни одной скамейки, чтобы ее усадить или уложить. Не класть же ее на землю.

Безжизненное тело было не так-то легко удерживать на ногах и мне пришлось прижать молодую женщину к груди. Сколь внезапно она потеряла сознание, столь же внезапно она его и обрела. И первое, что сделала Анастасия, это стремительно отпрянула от меня. Однако резкое движение привело к тому, что у нее закружилась голова. Мне пришлось снова обнять ее и прижать к себе. Невольно она положила свою голову мне на плечо. Я был готов многое отдать за то, чтобы она сделала бы это добровольно, а не под влиянием минутной слабости.

В такой позиции мы простояли не меньше минуты. Наконец она окончательно пришла в себя. И сразу же освободилась из моих объятий. Я же подумал о том, что вряд ли мне когда-нибудь еще доведется прижимать к себе это соблазнительное тело.

– Что со мной было? – нахмурясь, спросила она.

– У вам был небольшой обморок. Наверное, вы переволновались. Как вы себя чувствуете сейчас?

– Нормально. Только немного дрожат ноги. И в глазах что-то мелькает.

– Это пройдет. Но нам лучше уйти отсюда, это место плохо на вас действует.

Соглашаясь, она кивнула головой.

Если по дороге к кладбищу, она молчала, то на обратном пути почти не умолкала. Стоит ли говорить, что наша беседа была целиком посвящена моему дяде.

– Вы знаете, он не любил говорить о смерти. Делал это крайне редко. Однажды он сказал мне, что не в состоянии представить себя мертвым. Других очень даже легко, а вот себя никак не может. Иногда к нему даже приходит совершенно идиотская мысль – он так и сказал идиотская – что он является исключением из всего человечества и ему даровано бессмертие. Самое удивительное, что он произнес это абсолютно серьезно. Я не исключаю, что на один или два процента он в это верил.

– На самом деле такое ощущение совсем не редкость, – сказал я. – Я был на войне и там многим кажется, что смерть их обязательно минует. придет к другим, но не к ним. Это помогает в какой-то мере побороть страх.

– Но у него не было страха, смелее человека я не встречала. Он любил ходить один в тайгу, он говорил, что если кто-то находится рядом с ним, это мешает ему сливаться с природой. И примерно год назад он столкнулся во время одной из таких прогулок с бандитами. Их было трое. Но он не испугался вступить с ними в схватку и заставил их убежать. Если бы он чего-либо боялся, разве бы когда-нибудь сотворил бы он все это, – показала Анастасия кивком головы на поселок. – Надо было постоянно находиться рядом с ним в самых различных ситуациях, дабы понять, что это был за мужественный человек. Я знаю, что больше не встречу даже близко похожего на него.

Я вдруг ощутил обиду. Не слишком ли она упивается своим горем? Конечно, мне далеко до дяди, но я тоже обладаю кое-какими, пусть немногочисленными, но достоинствами. И под пулями был, и никто не обвинял меня в трусости. Но ничего подобного вслух, разумеется, я не стал произносить.

Мы вошли в дом.

– Извините, я устала, я пойду, прилягу, – прямо на пороге сказала Анастасия.

Она скрылась на своей половине. Было еще далеко не поздно, но как провести оставшееся до сна время, я не представлял. Не смотреть же телевизор, стоило для этого переться в такую даль.

Я вспомнил, что над камином расположен бар. Что в нем хранится, я еще не исследовал. Я открыл его створки и увидел целую батарею самых разных бутылок. После короткого колебания мой выбор пал на виски.

Я сел за стол перед камином, налил себе виски и выпил почти полный стакан. Я пил за упокой души моего дяди, пил за свою бродячую, безрезультатно ищущую покоя душу, за женщину, которая мертвого любит не меньше, если не больше, чем живого.

Меня разбудила обида. Обида на самого себя. Я смотрел в едва проступающей в темноте белый квадрат потолка, и думал о том, сколько успел сделать за свою жизнь мой дядя и как бесцельно, бездумно, бессмысленно транжирю я отведенное мне на этой земле время жизни. Не случайно же Анастасия почти не скрывает своего пренебрежения, если даже не презрения ко мне. Ей есть с кем меня сравнивать, и это сравнение по всем статьям не в мою пользу.