Наталья Костина - Поговори со мной

Моя задница совсем остыла на скользком подоконнике – но двигаться никуда не хочется… хотя сейчас неплохо было бы выпить чаю. Пять часов пополудни, выражаясь все тем же старинным штилем. Семнадцать тридцать две – если следовать сухой статистике перебирающего цифры будильника. А в доме – филиал ада в отдельно взятом семействе, которое вдруг оказалось несчастливо по-своему – это по состоянию на сейчас. И, разумеется, никаких тебе пятичасовых чаепитий, на которых Марта помешана так, как я на цитатах и литературе. Однако не только соловьев совершенно не насыщают басни: я вспоминаю, что ничего не ела с утра, и у меня тут же начинает противно сосать под ложечкой. Придется проявить смекалку и ловкость, и самой стащить на кухне чего-нибудь съестного. Хотя спускаться туда ужасно не хочется… может быть, у меня в комнате что-нибудь завалялось?

Я нахожу на дне рюкзака полураздавленный пакет чипсов, и радуюсь этому крошеву, словно бог весть чему. Чипсы жутко соленые… я выгребаю из пакета остатки, затем переворачиваю его, трясу над ладонью, и слизываю языком все что выпало. Марта бы пришла в ужас. Пить после чипсов хочется уже нестерпимо. Я открываю кран в ванной и пью из той же горсти, пахнущей общепитом. Файф о клок состоялся! Да, кстати, надо будет как-то при случае просветить Марту, что английский пятичасовый чай – не более чем миф. Пойти что ли, и отвлечь ее этим рассказом прямо сейчас? Нет, сейчас она наверняка не станет слушать. Еще и отрежет, что я черствая и бездушная. Хотя как раз о ней-то я и забочусь! Судя по голосу в трубке, она уже третий носовой платок сменила: Марта существо тонко устроенное, в отличие от меня, которая сейчас может есть чипсы и мечтать об объятиях Дэна.

Не зажигая света я плюхаюсь на кровать и громко объявляю:

– А теперь – немного о стране знаменитого Диккенса!

Затем в ужасе кошусь на дверь: действительно, не услышала бы меня Марта! В самом деле – совершенно бездушная я, что ли? Или мне просто одиноко? Ужасно одиноко, если честно… Сегодня мне даже хуже, чем в первые дни в той самой школе, куда Марат с Мартой меня сплавили. Больше всего, кстати, в Соединенном Королевстве меня поразило даже не отсутствие пресловутой пятичасовой чайной церемонии, а то, что, судя по всему, там толком и англичан-то не осталось. Лондон, в котором я для ознакомления и адаптации (читай, чтоб не прослыть среди остальных рафинированных пансионерок селом неасфальтированным) прожила неделю, оказался сущим Вавилоном: его заполонили индийцы в сари, африканцы в кричащих нейлоновых куртках, и китайцы в английских костюмах – словом, кто угодно, но только не потомки мистеров и миссис Смит. Вполне возможно, те также имелись – но мимикрировали до неузнаваемого состояния, презрев наследственную чопорность и прочие джентльменские прибамбасы. В бесчисленных же уютных забегаловках, где мне по причине малолетства не отламывалось ничего крепче лимонада, после пяти-шести вечера пипл вливает в себя не чай, а пиво, виски и джин – словом, накачивается спиртным под завязку, презрев завариваемый кипятком целебный напиток. Ну, а чай… чай пьют явно где-то вне Грейт Бритн. В гостиной Марата и Марты, например, которые есть новая буржуазия. Или пока не есть, но очень тщатся быть. Впрочем, мне все это глубоко пофиг… или я не умею ценить то, что не досталось тяжким трудом? Как сказали бы те же британцы, я родилась с серебряной ложкой во рту. У Марата и Марты ложки от рождения были алюминиевые – но кто хочет сейчас об этом вспоминать? Только не сэлф мэйд мэн Марат… Безусловно, он «человек, сделавший самого себя»… и мой дорогой отец… и… наверное, нужно все же спуститься вниз и посмотреть, что он там делает… хотя не факт, что он захочет со мной говорить. Кроме того, у него есть Марта – великая утешительница, которая никогда его не бросит. Потому что Марта вообще никогда никого не бросает. За Мартой все мы как за каменной стеной.

Я стаскиваю наушники, которые было на себя напялила – но музыка мне сегодня явно не идет. Внимательно вслушиваюсь в то, что происходит в доме. Там тихо – видимо, пока не происходит ничего.

Наверное, я все же не бездушная, и тоже нервничаю – иначе почему бы меня вдруг начало так трясти прямо под теплым пледом, в который я завернулась с ногами? Простудиться от сидения на холодном подоконнике я, которая умудрилась выжить в знаменитой на весь мир английской школе, находящейся в местности где после дождичка – и даже не в четверг, а считай ежедневно – обычно начинался ливень, после ливня – туман, а затем такой ветродуй, что любому приезжему становилось понятно, почему абсолютно все английские постройки каменные, на худой конец – кирпичные. Я жила в комнате со стенами метровой толщины, и волку из «Трех поросят» здесь совершенно ничего бы не отломилось.