Александр Поляницин - Сахва

Да, безутешные жены и матери до последнего продолжали верить, что их отправившиеся в подводное плавание мужья и сыновья вернутся. Но надежды их были напрасны. Я перерезал всех подводников, кроме тех немногих, что остались Нулевому, и тех восьми, что гнались за нами в конце. Один из них, зная на что идет, обменял свою жизнь на возможность включить режим самоуничтожения на подводной лодке. Мне было хорошо известно, что подлодка уничтожила сама себя ракетой, ликвидировав остальной свой ядерный арсенал вместе с Реактором, который вдыхал в нее жизнь. С отважными до безрассудства мужчинами пришлось тогда столкнуться: они пожертвовали собой и машиной, но не дали мне, Нулевому и Первому выкрасть ни одну ядерную боеголовку.

Это и аннулировало мою жизнь.

Если бы тогда у нас все вышло, мы бы не минировали АЭС, чтобы произвести ядерный взрыв, и мне бы и в голову не пришло спасать граждан Хартленда… Я остался бы в Организации, и не было бы никакого Федора…

Ошпаренный мыслями о Федоре, я резко вскочил на ноги. Только что зашитая рана вновь напомнила о себе. Но препараты действовали, и я был куда более бое- и дееспособен. Достал из сейфа небольшой чемоданчик со специализированными химическими препаратами и выпотрошил его. Рылся в образовавшейся на полу куче, пока не нашел искомое. Опять обезглавливал ампулы, а инсулиновые шприцы вбирали в себя их содержимое. На каждый шприц был одет колпачок.

Солнце сегодня резвилось, сочилось, несло крупицы теплого света, как самум – крупицы песка. Незрелые его апрельские лучи через стекла, замутненные шторами и грязью, залили и кухню, и гостиную. Но светило не было навязчивым. Безмолвно облизывало лучами все подряд. Лизнуло картину, на которую художника вдохновила сцена из Софокловой трагедии. Странно, но на левую сторону картины свет не падал, будто солнечный луч тактично обошел ее, оставив без внимания. Ту же сторону, где изображалась Иокаста, солнце поливало густым потоком. Я решил купить эту картину, как только увидел: вот я облокачиваюсь на нее взглядом, и решение впрыгивает в голову, и вот аукцион уже выигран. Нулевой тоже тогда приобрел картину. Я знал, что повешу эту картину именно сюда, еще до того, как она стала моей. Другие варианты даже не рассматривались.

Ее соседка, написанная более столетия назад якобы последним предводителем ига, уже висела здесь. Пришлось перевесить ее ближе к стене, чтобы уместились обе. Вот первое приобретение обошлось дороже. Гораздо дороже. И еще уйму денег пришлось потратить, чтобы стать «анонимным победителем» аукциона.

Организация не знает о данном месте. Для этого пришлось хорошо постараться. И так уж вышло, что именно этому помещению с ужасными обоями, испещренными синими цветками, больше всего подходило название «мой Дом», несмотря на то, что появляться здесь можно было лишь несколько раз в год и спать в комнате без окон. Я мог жить в самых роскошных отелях или купить жилье в любой точке планеты, но ничего из этого не мог бы назвать собственным Домом. Именно здесь, в этой квартире, я развесил кусочки своего прошлого, обрывки сведений и озарений. Хотелось выстроить из метафизических кубиков здесь свой мирок. Мне был важен этот мирок. Мне необходимо было куда-то сбегать.

Когда мой взгляд перепорхнул на картину с изображением светлокожих дев, что-то внутри начало сигнализировать о некоем диссонансе. В этом шедевре, имеющем сходство с произведениями художников-ориенталистов, мелькала фальшь.

Я переключил на второй по счету канал, а там- ну конечно же… новость о сближении Хартленда и Океании и том самом самолете, что пролетит над АЭС! Как только не называли это событие. С каких только сторон его не разворачивали. Будь у этой новости анус, зритель смог бы заглянуть и туда, соответствуй эта информация выстраиваемой риторике.

Именовали эту новость и «Новой стадией эволюции», и «Концом эпохи войн». Авраамические религии в один голос благословляли данное событие. Это, бесспорно, была новость Номер Один. Я же взирал на это с сарказмом слишком горьким, чтобы улыбаться: дружба Океании и Хартленда не является дружбой ради мира во всем мире. Это все та же дружба против кого-то. В данном случае, против Организации. Но о подобных вещах просто не хотели думать.

Слова Первого, сказанные вчера ночью, вздрогнули в голове. Разгоряченный… нет, не алкоголем, а осознанием предстоящего нам боя насмерть, он сказал много лишнего. Наверняка Организация запретила ему говорить со мной о подобном, но он был уверен, что я не переживу минувшую ночь.