Джеймс Чейз - Честнее не бывает

Я пошел по узенькой шумной улице в сторону главной улицы. Пора было подыскать себе джинсы и толстовку.

Понятия не имею, как случилось то, что случилось.

Внезапно на меня налетел чумазый оборвыш лет девяти. Я едва устоял на ногах, а он сложил губы трубочкой, издал громкий неприличный звук и был таков.

Вернувшись в «Бендикс-отель», я обнаружил, что мой красивый пиджак разрезан бритвой, а золотой портсигар исчез.

Переодевшись в толстовку и джинсы, я отправился в отделение полиции, чтобы заявить о пропаже портсигара. Удивительно, но я совсем не огорчился, что его украли. Однако я знал, что Сидни очень расстроится, и поэтому решил: нужно вернуть портсигар. Хотя бы попытаться.

В приемной, пропахшей немытыми ногами, лежал, как и везде, толстый слой цементной пыли. На длинной скамейке у стены сидело человек десять детей: все чумазые, оборванные, угрюмые. Они внимательно смотрели, как я иду к дежурному сержанту.

Сержант был человек необъятных размеров, с лицом, похожим на шмат сырой говядины. Пиджака на нем не было, а пот, скатываясь по лицу, собирался в складках толстой шеи, где смешивался с цементной пылью. Сержант был занят тем, что катал карандаш по регистрационному журналу. Когда я подошел, он слегка привстал, чтобы выпустить газы.

Дети на скамейке захихикали.

Я рассказывал про портсигар, а сержант все катал свой карандаш. Затем он внезапно поднял взгляд, и его поросячьи глазки прожгли меня, словно паяльная лампа.

– Вы приезжий? – сипло спросил он. Такой голос бывает у любителей срываться на крик.

Я сказал, что да, только что приехал. Буду помогать мисс Бакстер из социальной службы.

Сдвинув фуражку на затылок, сержант какое-то время рассматривал карандашный огрызок. Потом вздохнул и выдал мне формуляр, а сам снова принялся катать карандаш.

Заполнив бланк, я протянул его сержанту. В графе «Стоимость украденного» было указано «1500».

Сержант углубился в чтение, и я заметил, что массивное лицо его окаменело. Подтолкнув формуляр в мою сторону, он ткнул грязным пальцем в графу «Стоимость украденного» и сипло осведомился:

– Это еще что?

– Стоимость портсигара, – ответил я.

Что-то пробурчав, он внимательно посмотрел на меня, а потом перевел взгляд на формуляр.

– Пиджак порезали бритвой, – пояснил я.

– Да вы что? Пиджак небось тоже за полторы тысячи баксов?

– Костюм стоит триста долларов.

Сержант шмыгнул мясистым носом.

– Сможете описать ребенка?

– Лет девять. Копна черных волос, черная рубашка, джинсы.

– Гляньте на лавку. Есть он там?

Повернувшись, я взглянул на детей. Почти все одеты в джинсы и черные рубашки. Почти у каждого копна черных волос.

– Может, и есть. Они все одинаковые.

– Ага. – Сержант все смотрел на меня. – Не ошиблись со стоимостью?

– Нет, не ошибся.

– Ясно. – Он потер потную шею, а потом положил формуляр на стопку таких же формуляров.

– Если найдем, сообщим. – И после паузы: – Вы надолго?

– На пару-тройку месяцев.

– Помочь мисс Бакстер?

– Совершенно верно.

Сержант смерил меня пытливым взглядом, а потом расплылся в ленивой презрительной улыбке:

– Размечтались.

– Думаете, я так долго не продержусь?

Шмыгнув носом, он снова начал катать карандаш.

– Если найдем, сообщим. Полторы тысячи, да?

– Да.

Сержант кивнул и вдруг раскатисто заорал:

– Ну-ка сидеть смирно, мелкая мразь! Хотите, чтобы я к вам подошел?

Я направился к выходу. Открывая дверь, я услышал, как сержант говорит другому копу, подпиравшему грязную стену:

– Еще один чокнутый.

Было двадцать минут второго. Я поискал ресторан, но на главной улице ресторанов не было. Наконец я решился зайти в бар, битком набитый потными вонючими мужиками, где раскошелился на жирный гамбургер. Мужики с подозрением поглядывали в мою сторону и тут же отворачивались.

Потом, прогулявшись, я выяснил, что достопримечательностей в Люсвилле ровно две: грязь и бедность. Прошелся по району, отмеченному на карте Дженни как «сектор номер пять». Раньше я и не подозревал, что такие места существуют. Мне, жителю Парадиз-Сити, казалось, что я спустился в ад Данте. На каждой улице во мне тут же распознавали приезжего. Люди расступались в стороны, оглядывались на меня и перешептывались. Дети провожали меня свистом, а некоторые – громкими неприличными звуками. До четырех часов я гулял, а потом направился в офис. К тому времени я понял, что Дженни – исключительная женщина. После двух лет в безднах ада она не разучилась тепло и дружелюбно улыбаться. Как по мне, это большое достижение.