Джеймс Чейз - Измене доверяют, как лисе

Издалека донеслись выстрелы, и Кушман вспомнил, что время не ждет. Метнувшись к двери, он повернул ключ. Затем, не глядя на Хирша, сорвал с себя эсэсовскую форму и, совершенно голый, встал перед зеркалом. Рассматривать отражение не стал. Лишь с горечью отметил, что тело у него хилое, мышцы дряблые, грудь куриная, а руки и ноги поросли жесткими светлыми волосами. Не лучшее тело для такого мужественного, дальновидного, честолюбивого человека. Да, конституция у него хлипкая, зато с мозгами все в порядке. Кушман был уверен в остроте своего ума, в собственной проницательности и находчивости. Просто смехотворно, что человек его талантов и способностей вынужден прозябать в такой тщедушной оболочке. Как же нелепо он выглядит! Словно бесценный бриллиант в грошовой оправе. Кушман уже не раз пускался в подобные рассуждения, и они ему до смерти надоели. Нужно обходиться тем, чем наделила его природа.

Следующие пять минут он лихорадочно натирал руки, ноги и все тело глиной. Затем влез в истрепанную полевую форму цвета хаки: не без содрогания. Форму он снял с разлагающегося трупа. И до сих пор прекрасно помнил, с каким отвращением выбирал из швов ткани жирных белых личинок.

Направившись в другой конец комнаты, к шкафу, он босой ногой угодил в лужу крови, вытекшей из ран Хирша. Кровь была теплой и липкой. Отпрянув, Кушман не сдержался: с пересохших губ его слетел тоненький писк ужаса. Передернувшись, он вытер ступню о рукав Хирша, после чего открыл шкаф и достал грязные бинты с документами. Взглянул на бумаги, хоть и знал их как свои пять пальцев. Каждое слово на этих страницах впечаталось ему в подкорку.

Кушман предвидел конец Германии, когда другие перебежчики-британцы еще даже не начали прикидывать шансы на проигрыш. Грозным знамением для него стала Сталинградская битва. Конечно, время еще оставалось, но финал был предопределен. Втайне Кушман начал планомерную подготовку к жизни после войны. Держа свои соображения при себе, он продолжал работать на Министерство пропаганды Третьего рейха. Продолжал вливать бессмысленный яд в уши англичанам, а те слушали его, считая эту отраву занятной. Общаясь с другими перебежчиками, Кушман делал вид, что его не тревожат вести о постоянных поражениях немецкой армии. Но все это время он держал ушки на макушке и дожидался удобного случая, чтобы осуществить свой план.

После успешной высадки союзников в Нормандии Кушман понял, что пришло время действовать. Тогда-то он и намекнул начальству, что в решающий момент будет разумнее перевести его поближе к передовой. Мужчины, годные к военной службе, шли на вес золота; у Кушмана была безупречная репутация верного слуги, и намек его был встречен с энтузиазмом. Через несколько дней Кушман получил назначение в отряды охраны СС и прибыл в концлагерь Берген-Бельзен заместителем коменданта. Должность была выбрана не случайно: за кулисами Кушман подергал за нужные ниточки. Бельзен был первой вехой на пути к спасению.

Затем нужно было найти британского солдата, чью личность Кушман мог бы присвоить. На это потребовалось время и огромное терпение. В итоге Кушман выбрал Дэвида Эллиса – у того не было ни родни, ни связей, ни, судя по всему, друзей. Что еще важнее, Эллис был единственным выжившим из батальона, вдребезги разбитого при Дюнкерке.

Выудить из Эллиса нужную информацию не составило труда. Кушман умел пытать людей. Когда Эллис обезумел от боли, у него развязался язык. Подделать записи было еще проще: Эллису досталась личность одного из бесчисленных мертвецов Бельзена, а Кушман припрятал его бумаги, чтобы позже ими воспользоваться. Наконец, когда Эллис метался в бреду, перерезать ему горло оказалось совсем уж легко.

Время пришло. Британская армия находилась в миле от ворот Бельзена. Хирш мертв, а больше никто в лагере не знал, что Кушман – англичанин. С маскировкой было почти закончено. Глянув в зеркало, Кушман даже рассердился. Перед ним было землистое, болезненное лицо с грубыми чертами. Если бы не глаза, это лицо могло бы принадлежать любому Гарри, Дику или Тому из трущоб. Но глаза были хороши. Серые с голубым отливом, жесткие, настороженные, опасные. Лишь по глазам можно понять, что он за человек.

Со вздохом сожаления Кушман избавился от черных усиков, которые отпустил довольно давно, в бытность свою членом Британского союза фашистов.

Теперь выстрелы звучали в опасной близости. Кушман взял нож, вытер лезвие и глянул в зеркало. Он гордился своей выдержкой. Гордился своей холодной жесткостью. Не медля, он раскрыл анатомический атлас, необходимый для финального этапа маскировки. Авторучкой провел черту от правого глаза до подбородка, посматривая на картинку из атласа и стараясь не попасть на лицевую артерию. Затем снова взял нож и, стиснув зубы, вонзил острие в лицо. Он знал: чтобы прятаться под бинтами, нужен неподдельный предлог. Другого способа не было, и Кушман не дрогнул.