Петр Ингвин - Такая разная правда

– Коммерсом заделаться решил, ака? Барыжничать станешь?

– Нет. – Мне не нравились уголовные формулировки. – На жизнь зарабатывать.

– Как лох?

– Как честный человек, который не хочет сидеть на чьей-то шее или отбирать чужой кусок.

– С твоим умом и уменьями…

– Вот именно.

Серьезные стальные глаза замирали на мне, как на мишени, в которую целятся.

– Здесь такие планы не в чести, – говорил Гоша. – Тем более, нельзя делиться ими с посторонними. Не для правильного пацана такие мысли.

– Мне по барабану, что «правильно», а что нет. Мне нужно, чтобы по справедливости.

Гоша задумчиво кивал, обозначая этим не «согласен», а «я тебя выслушал».

– А с женой как? – бросал он новую фразу.

– Ее больше нет.

– А другая баба?

– О запасном аэродроме не думал. Строил один и считал, что он на всю жизнь.

– Это хорошо, – с некоторым снисхождением признавал Гоша и затягивался ядреной сигареткой из пришедшего с воли «грева». – Хорошо, когда один раз – и на всю жизнь. Но особо свою такую позицию здесь не афишируй, не все поймут правильно.

Упор был на слово «здесь».

Я принимал к сведению советы бывалого сидельца. Не знаю, почему он выделил меня из массы сорока с лишним разнокалиберных особей. Кто-то шепнул осторожно, что просто так у Гоши ничего не бывает. Если он со мной возится – значит, что-то во мне видит. Какие-то перспективы.

Архангельский – это было «погоняло», а не фамилия, как я решил вначале. Он всю жизнь сидел. Возникавшие проблемы решал отсюда – как по тюрьме, так и по тому, что творилось снаружи.

– Не бойся, – говорил он мне, в очередной раз наслушавшись моих роившихся и постоянно выскакивавших мыслей о новом мировом порядке, – у тебя все будет хорошо. Скоро выйдешь.

Я верил. Несмотря ни на что. Ни на имевшийся на руках труп, ни на суровость отечественной фортуны.

И день настал.

Присутствующие со скукой на лицах слушали объяснения свидетелей и прения прокурора с адвокатом. Ажиотажа скорбно-бюрократическая канитель ни у кого не вызывала, ничего интересного не предполагалось, так как я сразу признал себя виновным. Оставалось узнать, какой срок дадут.

– Вызывается следующий свидетель, – прозвучало под перенасыщенными гадливым эхом сводами судебного зала. – Голикова Татьяна.

Вперед проследовала злополучная подруга, к которой после моего отъезда из дымно-злачного места собиралась переместиться Людмила.

Статная, сочная, со жгучим взором искательницы приключений, в выкрутасах судьбы Танька видела не удары, а возможности.

– Знаю Алекса давно, – начала она бойко, – ничего плохого сказать не могу. Он замечательный муж, прекрасный человек, чудесный друг. Они с женой очень любят друг друга.

Далее прозвучало много не менее лестных слов обо мне и обстоятельствах, которые привели к трагедии. Зал внимательно слушал. Народу собралось много, но знакомых лиц – единицы. Сегодня только начало долгого спектакля под названием «суд». На финал, думаю, соберутся все, кто сможет прийти.

В отличие от больших городов, следивших за собственным имиджем, меня поместили не в стеклянную коробку, а за обычную стальную решетку – до нас столичные новшества еще не добрались. Клетка со скамьей подсудимого и конвойными стояла в глухом углу зала, центр помещения занимали деревянные скамьи со зрителями, напротив высился на небольшом помосте стол судьи. Судьей у меня была дородная усталая женщина, прятавшаяся от реальности под глупой мантией. Представители обвинения и защиты расположились между судьей и присутствующими. Я сидел сбоку от всех, отчего происходящее воспринималось как своего рода кино для единственного зрителя, и не надутые важностью люди в мантиях вершили мою судьбу, а я глядел на творившийся снаружи балаган, где каждый, кто за решеткой (от меня) – актер.

Когда Танькин хвалебный поток поредел и, наконец, иссяк окончательно, прокашлявшийся прокурор изрек в ее сторону:

– Автомобиль, в котором было совершено преступление…

– О каком преступлении вы спрашиваете? – перебила Танька. – Об изнасиловании?

– Мы говорим об убийстве…

– Не было убийства! Была защита чести и достоинства женщины! Это – подвиг! Или я чего-то не понимаю?

В зале одобрительно загудели, кто-то несколько раз громко хлопнул в ладоши, его поддержали. Судья попросила тишины.

– Он жизнь и честь жены спасал! – вставила Танька в образовавшуюся паузу, пока прокурор открывал рот для продолжения допроса.