Ричард Пратер - Шеллшок

– Против них выдвигались судебные иски?

– Они не успевают от них отбиваться. Половину времени проводят в судах и, как правило, выигрывают дела. Сам понимаешь, публично назвать мошенника мошенником – это очень рискованное предприятие. Можно здорово влететь, если не иметь подтверждающих бумаг. А они их, как правило, имеют и выигрывают процесс за процессом. Будь я одним из них, то не ломал бы голову над тем, как выиграть процесс, а больше думал о том, как бы сохранить саму голову. Рисковые ребята, скажу тебе...

Я задумчиво положил трубку, достал из кармана права Клода Романеля и вновь уселся за квадратный стол. Мой знакомый репортер, с которым я только что говорил, не смог сообщить что-либо новое о Романеле или Фредерике Китсе, хотя и слышал о том, что Романеля подстрелили на прошлой неделе. Было ясно, что он еще не знал, что Китса кто-то застрелил прошлой ночью. Я аккуратно вытащил фото Китса из водительского удостоверения Романеля. Оно было наспех приклеено казеиновым клеем, и я без труда соскоблил ногтем его остатки с пластиковой карточки.

Наконец я мог рассмотреть его подлинное лицо. Романель выглядел моложе своих 58 или 99 лет. Высокий лоб интеллектуала, клиновидное лицо, сужающееся книзу. Густые черные сросшиеся брови над огромными темно-карими пронизывающими глазами, такими же большими, как у Спри.

В его лице действительно было что-то дьявольское, но выглядел он вовсе неплохо. Во всяком случае, нисколько не был похож на покойного Китса, когда я сравнил две фотографии, положив их рядом.

Я передал пластиковую карточку через стол Спри и сказал:

– Водительские права Клода Романеля. Я нашел их в бумажнике человека, выдававшего себя за твоего отца. Посмотри, как на самом деле выглядит Клод Романель.

Она долго изучала фотографию.

– Он намного приятнее того ужасного человека, который чуть тебя не застрелил, – наконец заключила она. Потом мягко добавила: «Интересно, жив ли он еще...»

– Надеюсь, что жив. Даже почти уверен. Не спрашивай почему. Я и сам еще не собрал целостную картину, не хватает ряда фрагментов. Но сегодня я сделаю все возможное, чтобы разыскать его.

– У тебя есть какие-нибудь идеи, где он может быть? С чего ты собираешься начать его поиски?

– Ну, есть парочка идеек... А когда проверю их, появятся и новые. Я позвоню тебе, как только смогу. Оставайся в номере. О'кей?

– Хорошо. Только будь осторожней, Шелл.

– Обо мне не беспокойся. Я неуязвим, тем более теперь, когда выпил столько кофе.

Я понял, что окончательно проснулся, так как, взглянув на Спри, наконец-то разглядел ее как следует. На ней были сандалии на низком каблуке, яркая юбка цвета спелого банана и изумительная белая блузка. Никаких тебе «серапе-канапе». Она была свежая и благоухающая, как розы, только что привезенные мадам Нестле из розария. Только куда как более красивая, живая, мягкая, желанная. Умело наложенный макияж подчеркивал нежную красоту лица. Сочные теплые губы цвета клубничного вина, озорные сияющие зеленые глаза необыкновенной чистоты и глубины, золотистые, будто залитые солнцем волосы. Всем своим обликом она походила на изображение Весны-красны, такой, как ее рисуют на открытках. Или царицы эльфов, или... словом, у меня опять захватило дух и сладко заныло сердце. Улыбнувшись, я спросил: «Где ты была, когда я проснулся?»

– Во дворе кормила курей, Игорь, чтобы они побольше несли твои любимые яйца. Я уже два часа на ногах. Задала корм скотине. Вот только управилась, а ты уходишь. Небось опять в кабак?

– Управилась, это хорошо, Мэри. Только не в кабак, а в паб, – поправил я ее. – Но ты права, детка. Мне чертовски не хочется от тебя уходить. Так бы и сидел рядом всю жизнь.

– Может быть, еще посидишь. Завтра.

– Так пусть скорее наступит завтра, – сказал я и вышел из номера.

Офисы «Экспозе» занимали целое крыло небольшого делового комплекса, расположенного на Хайден-роуд между Осборном и Томасом. Когда я припарковался перед зданием редакции, было ровно 8.35.

Я прошел через двойные стеклянные двери, на одной половине которых пятисантиметровыми буквами на черном фоне было четко выведено: «Экспозе Инк». Передо мной возникла длинная стойка, перегораживающая широкий коридор. Слева в ней имелась шарнирная калитка с выходом прямо в просторную комнату, попав в которую я оказался перед тремя одинаковыми деревянными, полустеклянными дверями, через которые сидящих видно не было, только ходящих, вернее их верхнюю часть туловища и голову. За дверями мне были видны три говорящих головы: очень высокого мужчины в белой рубашке с расслабленным галстуком, закинутым за плечо, – его мне было видно почти по пояс – говорящего через стеклянную перегородку с человеком маленького роста, от которого в поле моего зрения попадали лишь шея и голова; в левой, ближней ко мне комнате трясла благородными седыми кудрями очкастая леди средних лет.