Ричард Пратер - Шеллшок

Ну, никак невозможно жить дальше с сомнениями и предрассудками – от них надо избавляться. Все еще колеблясь, я взглянул на тело Романеля – или как еще там его назвать, – и он сам решил за меня эту проблему. Его глаза шевельнулись, причем у него шевельнулись только глаза – повернулись в мою сторону, затем остановились в положении, в котором он мог меня видеть. Но видел он меня или нет, это было неважно. Вздохнув с непритворным облегчением, я отвел руку с тяжелющей книженцией немного в сторону по короткой изящной траектории и с силой послал ее в голову ковбоя, туда, где заканчиваются волосы.

Звук был по-настоящему ужасный, как будто на пол шлепнулся большой арбуз, однако на первый взгляд череп не раскололся. Ковбой сник и обмяк, даже немного удобнее растянулся в кресле, и все. Он продолжал дышать, жесткие усы подрагивали, губы по-прежнему слегка смыкались и размыкались, когда через них с тихим хрипом проходил воздух.

Я бесшумно подскочил к кровати и опустился на колени. Его глаза следили за мной, но все еще оставались пустыми, как стеклянные фары. «Романель, – прошипел я. – Клод Романель, вы можете разговаривать?»

Его губы пошевелились. Я схватил его за грудки и, подложив руку под спину, привел его в сидячее положение. Он пытался что-то сказать, но смог издать только невнятные мурлыкающие звуки. С нижней губы стекала слюна, она прочерчивала блестящую полоску пенящейся влаги на подбородке и капала на его зеленый халат.

– Я Шелл Скотт, – снова сказал я. – Помните, вы наняли меня по телефону?

Он явно хотел со мной пообщаться, но из его мокрого рта выходили бессвязные звуки и ничего вразумительного. Поэтому я бросил попытки связаться с ним, поднял его и усадил в кресло-каталку. Широкие кожаные ремни были закреплены надежно – один к сиденью, другой к спинке кресла. За считанные секунды я обхватил нижним ремнем бедра Романеля, а верхним – грудь.

Потом я задрапировал его вместе с головой зеленой накидкой, которую держал все время при себе. Таким образом, оказалось закрытым не только его тело, но и большая часть каталки. Конечно, я не рассчитывал запудрить мозги тем, кто мог мне встретиться, чтобы они подумали, будто я везу корзину с бельем или пищевые отходы, но, по крайней мере, это поможет на какое-то время скрыть, что или кого я волоку по больничному коридору.

Я выкатил Романеля из комнаты мимо ковбоя, у которого по-прежнему был вид крепко спящего человека, затем подкатил коляску к двери, ведущей в коридор, широко распахнул ее и выглянул наружу. В коридоре никого не было.

Я не имел никакого представления о том, сколько прошло времени с тех пор, как я проскочил мимо Блисса и Чимаррона. Пять минут? Больше? Меньше? Возможно, что они закончили свои дела в той комнате и перешли в последнюю. Впрочем, это неважно: назад хода у меня нет.

Поэтому я выкатил кресло в сверкающий лаком и чистотой коридор и, набирая скорость, помчался вперед мелкой рысью, держась за ручки позади болтающейся, прикрытой тканью головы Романеля, чтобы капризная телега не врезалась в стену и не перевернулась. Кресла-каталки не рассчитаны на перевозки со скоростью одна миля в час, а управление ими требует так много внимания, что сначала я заметил доктора Блисса только краешком глаза, когда тот вышел из последней комнаты по левую сторону от меня в конце коридора.

К тому моменту, как я его увидел, нас разделяло не более четырех метров, и я обошел его справа и помчался к лифту, успев бросить взгляд в комнату за его спиной. Как раз в это время Альда Чимаррон поднимался со стула, на котором, очевидно, отдыхала эта масса весом в тону или около того, состоящая из мышц и костей, ожидая, пока Блисс закончит там свои дела. Чимаррон не смотрел в мою сторону, и я молнией пролетел мимо. Но понимал, что это временная ситуация.

Дело в том, что когда я увидел Блисса, он тоже увидел меня, и спустя краткое мгновение потрясенного молчания, потребовавшегося ему, чтобы въехать в происходящее и понять, что глаза его не обманывают, он испустил высокий, но чрезвычайно пронзительный вопль, который, вероятно, долетел аж до самого морга, и, безусловно, информировал Чимаррона о том, что происходит нечто невероятное и неприятное.

А вопил он примерно следующее: «Господи Боже ты мой, это Скотт... это Шелл Скотт... Альда, это клянусь Господом... это Шелл Скотт там, в этом дурацком коридоре, и он...»

Остального я не слышал. Вернее, слышал, но не понял, так как был увлечен тем, что пытался затормозить перед лифтом. Ведь я совершил бешеную, спринтерскую гонку, скользя и лавируя на гладком полу, влекомый вперед массой коляски и плюс к тому немалым весом Романеля. Будь все проклято, успел подумать я какой-то, уже не принадлежавшей мне частью мозга, если до сего момента мне удалось сохранить жизнь своему покалеченному клиенту, а тут, не приведи Господи, каталка врежется в дверь и убьет его.