– Меня-я-я зову-у-у-т Гра-ф-ф Дра-а-аку-ла, – засипел Ролли Никерсон, закатывая глаза на манер Белы Лугоши. – Я ж-ж-и-ву в з-з-а-амке в Транс-с-ильва-а-нии и пью кро-о-о-ф-фь.
Никерсон и девушки – это все, что осталось от былого многолюдья в баре "Доктор Но". Полицейские предложили всем разойтись. Публика приняла предложение близко к сердцу. Никерсону и девушкам разрешили остаться, потому что он объяснил, что он и есть бармен.
– Этот человек – мой заместитель. – Он показал на Шафта. – А это, – жест в сторону девушек, – ночные гардеробщицы.
Шафт очень устал. Полицейские ушли после того, как он пообещал, что о двоих бандитах позже расскажет Андероцци. Время еще позволяло. Для начала он должен был привести себя в порядок. Куда же запропастился пиджак? Вот он, висит на крючке у табачного автомата. Натягивая пиджак и пряча руку в рукав, Шафт наблюдал поверх стойки за Никерсоном и девицами. Когда актеры нервничают, думал Шафт, они могут прикинуться другим человеком, а не тем, которого жизнь схватила за задницу. Никерсон, например, глубоко вошел в образ Дракулы.
– Е-если ты позволишь мне подключить эти проводки к твоей милой головке, – говорил Никерсон, – то я обещаю тебе невероятные ощущения...
Шафт осмотрел порез: кровь почти остановилась. Возле кассы лежала маленькая коробка лейкопластыря – бармены вечно ранят пальцы, когда разрезают лимоны. Бандит, которому досталось "Джонни Уокером", сейчас, наверное, тоже получает первую помощь. И всю остальную тоже, с удовлетворением подумал Шафт. Он почувствовал тогда, как под бутылкой подалась кость. Он огляделся в поисках водки, взял бутылку из бара и вытащил зубами пробку. Рана, когда он вылил туда алкоголь, загорелась, но Шафт не подал виду, лишь на щеке дрогнул мускул.
– Чем переводить хороший продукт, – сказал Никерсон, потерявший своего Дракулу в пьяном тумане, – налей немного нам.
– Угощайтесь сами, – предложил Шафт, обрывая зубами обертку с лейкопластыря.
– Давай я тебе помогу, – вызвалась одна из девушек – маленькая, стройная, смуглая и носатая. Вертушка.
Не Никерсон ли рассказывал ему о вертушках?
– Ты насаживаешь ее на свой член и заводишь на один оборот. Она вертится как пропеллер от кондиционера.
Кто-то рассказывал. Не важно, кто. Она неплохая. К ее носу можно привыкнуть, если посмотреть на него подольше. Это как слово, которое все время повторяешь. Через некоторое время оно теряет для тебя всякий смысл. Шафт вручил ей лейкопластырь. Янтарные светильники вдруг погасли, и опустилась неверная дымная мгла.
– Эй, мне ничего не видно, – запротестовала девушка.
Это Никерсон химичил со светом. Он стоял у задней стенки и собирался выйти в коридор, в туалет.
– А ты ощупью. Он это обожает.
Она справилась. Даже в темноте "телесный" лейкопластырь морозно светился на его ладони. У девушки были ловкие прохладные пальцы. Шафт вспомнил вопрос Ленин Брюса или Дика Грегори о том, выпустит ли когда-нибудь "Джонсон & Джонсон" черный лейкопластырь для негров. "Нет, не выпустит", – ответил он сам себе.
Вторая девушка казалась еще меньше и изящнее первой, которая делала себе сейчас коктейль.
В темноте из туалета вернулся Никерсон.
– Это чтобы народ снова не набежал, – объяснил он.
– Зачем ты ударил человека бутылкой? – спросила вторая вертушка.
– Он выкладывал лед в пепельницы, – сказал Никерсон.
– Ты собираешься заканчивать? – спросил Шафт.
– Мне нужно дождаться, пока придет хозяин и посчитает деньги. А ты?
– У меня еще дела. – Он взглянул на нос первой вертушки. – Может, повязку надо будет сменить.
Шафт пошел в конец стойки, сгреб кольт и сунул его в правый задний карман.
– Он заметит, что пистолет исчез?
– Не знаю, наверное.
– Скажи, что его вместе с двумя хулиганами забрала полиция. И что они обещали вернуть, если пистолет зарегистрирован.
Никерсон кивнул.
– Ты не хочешь пойти со мной поменять мне повязку? – спросил Шафт носатую. Он уже почти привык к ее носу.
Она взяла пачку сигарет, лежавшую на стойке, засунула ее в сумочку и сделала большой прощальный глоток водки с тоником.
– Будь осторожен, приятель, – сказал Никерсон.
– Ты тоже. – Шафт слабо взмахнул рукой.
Шафту казалось, что пистолет тяжелый, как мешок картошки. Он едва не стягивал его штаны к лодыжкам. Пакет с десятью тысячами, исключая две пятидесятки, неуютным комом свалялся в другом кармане.
Никерсон улыбался и одобрительно кивал вслед девушке. Шафт проследил направление его взгляда и подумал: "Нет, с носом у нее и вправду плохо. Слишком толстая задница".
Читать дальше