Линкольн Чайлд - Злая река

— Лазерные прицелы. Наберите воздуха в легкие. Под воду.

Гладстон сделала вдох и погрузилась в темную, непрозрачную воду. Она задерживала дыхание сколько могла, а когда больше уже была не в силах, то попыталась повернуть голову так, чтобы лицо как можно меньше выступало над поверхностью, пока она будет набирать воздух в легкие. Как только она высунула часть лица, в глаза ей хлынул свет.

— Не двигайтесь! — прокричал голос. — Поднимите руки!

Гладстон медленно встала, и несколько мгновений спустя то же самое сделал Пендергаст. На короткое время ее ослепили яркие фонари, но вскоре она смогла разглядеть около полудюжины фигур в тяжелом вооружении.

— Выходите!

Они выбрались из мангровых зарослей. Их окружили вооруженные люди. Один обыскал Пендергаста, забрал его пистолет, нож, другие вещи.

— Руки за голову. Идем!

Солдаты подталкивали их сзади, пока они шли по воде. Впереди, на островке меч-травы, стоял вертолет, трава бешено трепыхалась под винтами.

— В вертолет.

Держа руки на затылке, они вышли из канала. Когда они приблизились к вертолету, грузовая дверь открылась и из нее появилась женщина. Несколько мгновений она смотрела на них, потом сказала:

— Мистер Пендергаст. Как неприятно увидеть вас снова.

Вечер выдался темный, тихий, дождливый. Полицейские ограждения и плохая погода придавали Каптиве почти заброшенный вид. Тёрнер-бич оставался закрытым, и расследование отпугнуло туристов от большинства привычных маршрутов. На остров накатывалась гроза.

К северу от Тёрнер-бич, на некотором расстоянии от воды стоял Мортлах-хаус. Его причудливые викторианские очертания выделялись на темном небе. В высоких окнах не было света, изнутри не доносились голоса. Дом стоял среди спящих дюн, и ничейная земля, заросшая солянкой и морским виноградом, отделяла его от поглощения прибрежными участками, которые начали разрастаться на север. Единственными звуками были мерный шелест прибоя и время от времени шум проезжающей по мосту Блайнд-пасс машины.

И тут с места наблюдения, скрытого в дюнах, поднялась чья-то фигура: это был бородатый человек с полотняной сумкой, двигавшийся с крайней осторожностью. Почти невидимый в мятом сером непромокаемом плаще, он медленно, опасливо приближался с севера, по тропинке, петляющей между дюнами.

Человек пересек участок дикой травы и, никем не замеченный, подошел к боковой стене Мортлах-хауса. Здесь он задержался на некоторое время, прислушиваясь и наблюдая, потом двинулся дальше.

На северной стороне дома, невидимый под кронами нескольких капустных пальм, лежал на земле трехфутовый кусок полиэтилена высокой плотности (выкрашенного в коричневый цвет, чтобы сливаться с почвой), примыкающий к дому и наклоненный под небольшим углом от него. Дойдя до этого места, человек остановился и прислушался. Он не услышал никаких звуков, кроме слабого потрескивания полицейского сканера, оставленного на веранде. Сканер лежал там без движения уже несколько дней, и неизвестно, был ли у сканера живой слушатель в течение этого времени. Бородатому человеку этот низкий белый шум шел на пользу. Путем долгого наблюдения он установил, что в доме все тихо. Один человек покинул его несколько дней назад с багажом, а бледный человек ушел утром. Девушка все еще находилась в доме, ее неясная фигура виднелась сквозь тюлевые занавеси в спальне наверху, где она читала книгу.

Человек опустился на колени, ухватил кусок полиэтилена и медленно сдвинул в сторону, обнажив отверстие в земле. Материал был водонепроницаемый и практически неразрушимый, и человеку было нетрудно сдвигать его в сторону. Он беззвучно соскользнул в черную нору, уходившую вниз, и оттуда подвинул полиэтилен точно на прежнее место у себя над головой.

Вся эта процедура завершилась без малейшего шума.

Оказавшись ниже уровня земли и защищенный от дождя, человек присел на корточки. Теперь никто не мог его увидеть — ни случайный прохожий, ни коп на вездеходе, ни обитатели дома. И все же его сердце тревожно билось. Тщательно спланированные успехи, многочисленные неудачи, перемежающиеся длительными периодами размышлений и опасливых расчетов, привели его к этому моменту торжества, смешанному с величайшими опасениями. На самом деле именно опасение и заставило его перенести этот последний момент на ранний вечер, а не действовать в привычные ему ночные часы: он просто не мог ждать дольше. К тому же мрак стоял такой же, как в полночь. И в любом случае он стал теперь невидимым.